Трубадура

- Надо сказать деду, что мы собираемся пожениться.

Он перестал не то, что моргать – дышать даже. И смотрел немигающим черно-белым взглядом. Словно жег лазером насквозь. И под этим взглядом Тура принялась торопливо объяснять.

- Не по-настоящему, ты не переживай! Просто… притворимся. Понарошку. Чтобы деда успокоить. Если ему сейчас сказать, что у нас все как положено – он успокоится.

- А потом? – неестественно ровно спросил Степан.

- А потом я что-нибудь придумаю. Понимаешь, мне его надо в больницу положить – на обследование. Точнее, там и обследование, и лечение. У него сердце… в смысле, у всех сердце, но у него оно не очень здоровое. И возраст. И мне бы… - Тура, словно вдруг кончились силы, опустила взгляд в чашку. Словно в рисунке чаинок могли быть так нужные ей сейчас убедительные слова. – Нельзя мне его сейчас волновать и расстраивать, понимаешь? Кроме деда, у меня никого нет. Я не имела права… так его… подводить. – Взгляд она все-таки подняла и посмотрела Степану прямо в глаза. – Давай просто ему это скажем, и я выиграю время. Это все, что мне нужно.

- Нет.

Коротенькое слово. Три буквы. Но сразу стало ясно – спорить бессмысленно, ответ окончательный, обсуждению не подлежит. Но Тура попыталась.

- Почему?! Тебе же это ничего не стоит! Ни-че-го! Всего-то надо сказать человеку то, что он хочет услышать.

Он отрицательно качнул головой. Черные кудри вправо-влево. Черт, что же так больно-то, а?

- Что, даже слова о возможном браке со мной тебе настолько отвратительны? – хотелось произнести это зло и язвительно, а вышло… Жалко вышло, откровенно говоря.

Степан еще раз качнул головой. Взгляд его перестал быть лазерным, но легче выносить его от этого не стало.

- Я не буду врать, - он говорил негромко и словно через силу. – Нельзя врать. Особенно о таком. О важном. Я не вру, Ту. Не умею, не начинал и не буду.

А когда ты говорил, что любишь меня, тоже не врал?

Больно было едва выносимо. И все - ситуация, разговор - вдруг стало предельно откровенно унизительным. Ужасно просто унизительным. Как в тот раз, когда вот на это самом столе… а Тура тогда стояла в дверях… Трясущиеся женские бедра. Сахарница на самом краю. И крышечка на ней – звяк-звяк. Звяк-звяк. Звяк-звяк.

Звяк.

Она подняла крышечку и выпустила из пальцев. Степан поморщился на звонкий резкий звук.

- Хорошо, - встала резко. Надо уходить. Надо немедленно. – Я тебя услышала. Буду выкручиваться сама.

- Тура, послушай, давай я поговорю с Павлом Корнеевичем, я все объясню…

- Вот это я тебя категорически прошу не делать! – голос уже срывался вверх, и в горле что-то мешало проходить воздуху, хотя она делала вдох за вдохом.

- Ту! – он тоже поднялся на ноги и протянул руку. – Не пори горячку. Мы что-нибудь придумаем, обязательно.