Его все-таки не тронули. А благодаря вертухаям о Петре Тихом пошла слава по тюрьме. Так Пётр Тихий уверовал по-настоящему. Так он вспомнил о своих корнях. Священником по факту он стал гораздо раньше, чем его рукоположили. За все годы в лагере он и выслушивал исповеди, и грехи отпускал, и молитвы писал – от души и как помнил от отца.
После освобождения он еще два года прожил на берегах Енисея. В суровых краях, где обитали такие же, как он. А потом всё же смог вернуться, но не в Москву, она была для него под запретом – в Подмосковье. Семинария – иного пути Пётр не видел. Потом бог подарил ему жену, Анну, уроженку Коломны. Там и обосновался.
Сын Аристарх пошёл по пути отца и деда. Легко дался ему этот выбор, по велению души – как он сам считал. Но судьба приготовила и ему испытание веры и предназначения. Испытание, которое породил он сам.
Аристарх старался воспитывать детей так, как учили. Как положено. Но результат вышел прямо противоположный. Сын непослушный, дерзкий. Отец не понял, как это произошло. Тиша рос скромным и хорошим мальчиком. А потом вдруг ни с того, ни с сего…
– Не вдруг! – В исповедь отца вклинился Тихон. Пришла его очередь.
Он с какого-то момента стал стыдиться отца. И он остро хотел, чтобы у него батя был, как у Славки Ракитянского – пусть бывший комсомольский работник, зато сейчас уважаемый человек, весёлый, и, главное, всё понимает! Или уж тогда лучше, как у Ваньки Тобольцева – вовсе без отца. Правда, мамаша у Ваньки жуть полная. Именно она написала на Тихона заяву в милицию, что Тихий разбил в кровь лицо ее сыну. И ей ведь не объяснишь, что Ванька сам просил научить его давать сдачи. И тупо пропустил слева.
А Тихона никто не слушал. Потому что с учителями – огрызается. Оценки – хуже некуда, за исключением физкультуры, математики и эпизодами – физики. Хвалит его только тренер по греко-римской борьбе. А это не аргумент.
Над Тином смеялись: называли «попович» – он зверел. Бил морды. Никому не спускал. А в глубине души хотел, чтобы отец был нормальным. Обычным. Как у всех. И чтобы достаток был в доме. Чтобы праздники нормальные – как у других ребят. Пусть бы даже пил лучше, чем все эти посты, службы. Но это была мечта из разряда несбыточных. Все так, как есть, и тут уже ничего не изменишь. У него отец – поп. А сам Тихон – попович.
Только в тренировочном зале он забывал об этом. Там он был личностью. Его руки, ноги наливались уверенной силой. Он становился хозяином собственной жизни. Он сам решал свои проблемы. Как он захочет, так и будет. Захочет – и станет чемпионом. Сначала по области. Потом в Москву поедет. И там всех победит. Он всерьёз верил, что станет знаменитым спортсменом. И у него получалось. Тренер говорил, что у Тихона есть способности, и Тихон в это верил. Он мечтал вырваться из чуждой ему атмосферы. Быть самостоятельным. И чтобы никаких постов, разговоров о праведности, чтения Евангелия, присутствия на богослужениях. Он ненавидел всё это. И страстно мечтал уйти из дома. Мать с сёстрами, конечно, будет жаль, но он так задумал…
Тогда он еще не знал, что многое в жизни гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. И что горячо любимая им секция греко-римской борьбы была не только спортивной организацией, но и прикрытием для не совсем законных дел. Крепкие ребята-борцы под руководством тренера помогали нужным людям из криминального мира. Что конкретно они делали, Тихон узнать не успел. Ему предложили – в весьма завуалированной форме – встать в их строй и откушать романтики ночной опасной жизни города. Ну и материальное положение поправить заодно. Разумеется, он согласился, ко всему прочему его тренер был хорошим психологом, знал, как и что предложить.
Дело ему поручили пустяковое, чтобы проверить на что годен: стоять на стрёме, пока другие снимают колёса с машины. Но такое уж у Тихона было везение, что на первом же деле его и повязали. И тут всплыло всё. И заявление матери Ваньки Тобольцева. И характеристики из школы. И много чего другого, включая поведение Тихона во время следствия.
Конечно, Тихон не знал тогда, сколько порогов обил отец, чтобы было принято решение не отправлять Тихона в воспитательную колонию для несовершеннолетних. В памяти отчётливо всплывало бледное лицо отца. Сам в чёрном подряснике, без креста, а лицо белое. И волосы. И борода. Поседел враз, а раньше только проседь редкая. Поседел после того, как Тихона Тихого, единственного сына отца Аристарха, настоятеля храма святых Марфы и Марии, отправили в реабилитационный центр для подростков. По закону на оформление в такие центры требовалось согласие самого подростка. И Тихон его с удовольствием дал, проорав отцу, что куда угодно готов, лишь бы вон из постылого отчего дома.
Сначала в центр его определили на полгода. Потом продлили срок еще на полгода. Тихону объяснили, что это родители настояли на продлении срока его пребывания в центре. Ну да, конечно. Так будет лучше. И не сказать, чтобы в центре было так уж плохо. На душе Тина было плохо. Очень. Он не любил вспоминать это время. Словно замороженный тогда был. Ничего не хотелось. Словно лишили его чего-то важного. Возможности дышать. Или любить. Быть с теми, кто был нужен. И кому не нужен оказался он сам.
Из реабилитационного центра Тихон вернулся домой и понял, что может быть еще хуже, чем было в центре. Он увидел глаза родных, которые стыдились его. Это было мучительно, он чувствовал свою вину. Но Тихон был слишком молод, слишком озлоблен, чтобы дать этому сознанию прорасти в душу. И он ушёл из дома, его приютил на пару месяцев тренер. За повесткой в армию Тихон Тихий пришёл самолично, весьма ошарашив военкома.
С армией ему повезло. Несмотря на год пребывания в реабилитационном центре, его взяли во внутренние войска, в легендарный ОДОН – сыграло роль то, что он здоровый, крепкий, борец. Служил в Балашихе, сто десять километров всего до Коломны. Хотя Тихону на это было плевать – ощущение дома он сознательно вытравливал из себя. И, несмотря на то, что в армии было непросто, по сравнению с годом, проведённым в реабилитационном центре – даже хорошо. В смысле, нормально. Понятно. А еще он вырос, повзрослел и задубил шкуру. Теперь попробуй подступись.
После демобилизации Тин даже не показался в Коломне. Сразу в Москву. Там его уже ждал перебравшийся туда его бывший тренер. В столице закрутились дела серьёзные и интересные.
Его пристроили в состав охраны к представителю того непонятного сословия на стыке бизнеса и криминала, которое вылупилось тоже на стыке тысячелетий и цвело пышным цветом не одно десятилетие. Звали этого представителя Леонид Лидман, и рыбу он ловил в самых разных сферах, но официальным прикрытием служил ему ресторанный бизнес. Тихон в свите у Лидмана прижился. Выглядел Тин уже тогда весьма внушительно и даже угрожающе, одним лишь внешним видом отпугивал – брился налысо, как привык в армии, да и за время службы накачал приличную мускулатуру. И борцовские навыки никуда не делись. Хозяин был им доволен, напарники уважали. Только с оружием у Тихона никак не складывалось. Несмотря на армейский опыт, при мысли, что придётся стрелять в живого человека холодок пробегал. В борьбе как-то честнее.
Да только так и не пришлось Тихону выстрелить, сам пулю принял. Сколько ни пытался потом восстановить в памяти последовательность событий – всё никак не получилось. Но судя по словам очевидцев, он прикрыл собой своего нанимателя. Помнил почему-то только внезапную, острую, обжигающую боль в плече. И как пытался устоять на ногах. И как быстро стала горячей от крови футболка на груди. И крики, и еще выстрелы. Потом был провал. Потерял сознание от обильной кровопотери.
Очнулся он не в больнице. Это место потом долго преследовало его в ночных кошмарах. Обезболивающее не подействовало. Ему вкололи два шприца, больше врач – если это был врач – не решился, сказал, что сердце может не выдержать. И плечо вскрыли практически наживую. Тихона держали трое. В рот засунули кожаный ремень, чтобы заглушить крик. Тин хотел отключиться, мечтал потерять сознание, как это случилось после ранения. В конце концов, это произошло, но уже когда всё почти закончилось.
Несколько дней он провёл в горячечном бреду, помнил только постоянную жажду, жар и уколы антибиотиков. Плечо болело адски. Потом он узнал, что на этой встрече, когда схлопотал пулю, был финал раздела несмешных активов. Хозяин Тина проиграл и почёл за лучшее свалить из страны, спасая свою шкуру и то, что еще можно было спасти. Через некоторое время из Хайфы на имя Тихона Тихого службой доставки DHL пришёл пухлый конверт. Тин, едва оправившийся после ранения, сидя в ресторане, долго вчитывался и всё никак не мог понять смысл присланных документов. Умные люди из числа еще оставшихся в Москве подручных бывшего шефа ему этот смысл разъяснили. Лидман оставил Тихону ресторан. Обычно это было место встреч нужных людей. После того, как его покинул хозяин, ресторан остался без своих постоянных посетителей. Но это была недвижимость в центре Москвы. Это была золотая жила. Это была благодарность мальчишке Тину за спасение собственной жизни, цена за принятую пулю. У деловых людей весьма своеобразные представления о порядочности. Да и не было у Лидмана уверенности в том, что в его положении ресторан, оставшийся в Москве, хоть сколько-нибудь ликвидный актив.
ebooksa