– Жень, – Вера против воли усмехается, – судя по твоей реакции, как минимум на Красной площади инопланетяне высадились.
– Что? Какие инопланетяне? Ну, знаешь, Вера Владимировна! Вот от тебя я такой… такой… такой черствости и равнодушия не ожидала!
– Черствости? Равнодушия? – Вера Владимировна засмеялась. – Да еще ничего не произошло, а ты уже с ума сходишь.
Евгения пытается что-то возразить, но Вера пресекает:
– Дабы не быть обвиненной еще и в чрезмерной жестокости – приезжай к нам, отметим. Мартини в холодильнике, тоник и оливки там же.
– Ну вот, – вздыхает Евгения Андреевна довольно. – Другой разговор.
– Наденька, у тебя завтра занятия в котором часу заканчиваются?
– В час пятнадцать, Евгения Андреевна.
– И давно ли я стала Евгенией Андреевной? Всю жизнь была тётей Женей вроде бы?
– А… Ну… Я… – Блистательная Надин Соловьева определенно смущена.
Решение жить в Витькиной квартире было конечно же импульсивным. В Америке оно казалось очень верным, единственно возможным. И Витьку хотелось по носу щелкнуть, и вообще только так можно было, потому что жизнь без него не представлялась возможной. Но теперь, когда встала необходимость общаться с родителями Вика, которых она знала всю жизнь, казалось бы… Но ведь теперь всё по-другому. И ей действительно неловко.
– Надя, Надя… – смеется Евгения Андреевна, обнимая ее за плечи. – Ну что ты как маленькая? Я не изменилась, я все та же тётя Женя. Ну?
– Да, конечно… – Надя вдруг ответно обнимает Витькину мать. – Да, тёть Женя.
– Ну вот, другое дело! – Евгения Андреевна довольно улыбается. – Так, у меня лекций тоже всего две пары завтра. Значит, я за тобой заеду на машине к часу пятнадцати в институт, поедем шторы покупать. А то это форменное безобразие, я Вите сто раз говорила.
Наде остается лишь согласно кивнуть.
– И постельного белья надо прикупить несколько комплектов. А то, что было, я на дачу увезла. Оно старенькое уже.
Надя снова кивает. А ведь Витька ее предупреждал. А она не верила.