Спалось ей хорошо и крепко. В отличие от предыдущей ночи, когда она и не спала толком. Были ли тому виной провисшая сетка на больничной койке, какое-то странное, непривычное чувство пустоты внутри или банальная, но не сильная тянущая боль внизу живота – неясно. Но она всю ночь проворочалось с боку на бок. И ее грустные неспокойные мысли крутились вокруг Вика.
И сейчас предмет ее ночных бдений сидит в паре метров от нее. В Надину сторону не смотрит, даже не заметил, что она проснулась. Что неудивительно – непокорная шапка кудрей немного примята парой здоровенных серебристых наушников, а сам Вик явно увлечен работой. Надя поворачивается на бок, устраивается поудобнее. За ним интересно наблюдать.
Глаза двигаются, внимательно изучая что-то, невидимое ей, на экране ноутбука. Пальцы живут своей беспокойной жизнью. То вплетаются в волосы надо лбом, еще более усугубляя хаос, творящийся на голове. То отбивают на столе какой-то рваный ритм, видимо, в унисон тому, что играет в наушниках. То постукивают по губам, аккомпанируя этим жестом нахмуренному лбу. Потом прижимает обе ладони к лицу, трет его. И, отняв руки от лица, поворачивается к ней. Стягивает с головы наушники.
– Проснулась? Как самочувствие?
Вместо ее ответа – дверной звонок.
На пороге Надин отец. Если еще и Стас Саныч ему сейчас вмажет, вслед за Любой… А кулачищи у него будь здоров…
– Здравствуй, Виктор. – Соловьев-старший шагнул через порог, не дожидаясь приглашения. Протянул руку. Для рукопожатия, к облегчению Вика. – Надежда у тебя?
– Да. – Он отвечает на рукопожатие. Кашлянул и запоздало: – Здравствуйте, Стас Саныч.
Они проходят в комнату. Надин взгляд, потрясенный – на отца, укоризненный – на Вика. Тот отрицательно мотает головой. Соловьев-старший на их пантомиму внимания не обращает.
– Надюша, собирайся. Поехали домой.
Она не выдерживает. Губы кривятся.
– Вик… мог бы и сам мне сказать… Я бы поняла, что мешаю.
– Виктор тут ни при чем, – Станислав Александрович не дает Вику ответить. – Тебя Люба сдала, если хочешь знать. Но тебе тут делать в любом случае нечего. Надя, – отец подходит к кровати, протягивает ей руку, – у тебя же есть мы. Мама, я. Ну что ты, в самом деле. Никто тебя не осуждает. Поедем домой. Мама просто с ума сходит. Нечего Вика напрягать.
– Да я не…
– Витя, спасибо тебе за всё, – перебивает его Соловьев. – Но это дело семейное, – и, обращаясь уже к дочери: – Поехали домой, ребенок.
– Доченька…
Наде безумно стыдно. Мама плачет. А мамы характер такой, что заставить ее плакать – это надо ой как постараться. Надя сама такая же. А теперь вот мать плачет. Гладит старшую дочь по голове и льет слёзы.
– Мам… – Надя смущенно утыкается матери в плечо. – Ну, прости дочь непутевую…
– Ты еще скажи, что больше не будешь, – сквозь слезы хмыкает Вера Владимировна.
– Не буду! Точно больше не буду!