Да ты уже много чего сказала!
– Стой тут, не двигайся.
Сняв пистолет с предохранителя, он пошел проверять квартиру.
А спустя пять минут вернулся в прихожую. А оружие вернулось в кобуру. В квартире и в самом деле больше никого не было.
– Эля, что случилось?
Она какое-то время смотрела на него молча. А потом шагнула, ткнулась носом в грудь и обняла за спину.
– Я не могу без тебя. Прости.
От его шумного выдоха чуть не упал шарф с полочки. Эля, твою мать! Я тут чуть группу немедленного реагирования не поднял по тревоге, а ты…
Но руки его уже обнимали ее, прижимая к себе крепче, а губы шептали в светлую макушку: «Все хорошо. Все в порядке. Я здесь».
А потом ее руки скользнули вниз, добрались до ремня, нырнули под футболку, прижались ладонями к пояснице. И слова стали не нужны.
Вообще все перестало быть нужным. И важным. Все исчезло. Кроме нее.
Теперь даже гипотетическая мысль о том, что Петр может без этого жить, что его возможно как-то этого лишить – казалась чудовищной и даже кощунственной.
Это же все его. Эта беззащитно натянутая шея, этот прогиб в спине и торчащие вверх розовыми вершинками упругие груди, этот гладкий живот и бесконечные ноги – и все его. И сладкое влажное карамельное между – тоже его. Это все – только для него, для его рук, губ, языка. Его личный сорт карамели.
Он не стал лаской языка доводить Элю до финала – хотя она была уже близка. Нет, они сделают это вместе. Ее разочарованный стон, когда Петр отстранился, прозвучал для него прекрасной музыкой. Сейчас, милая, сейчас, я только…
Презерватив теперь всегда лежал в портмоне, но его же еще нужно достать! В то время как до колотуна хочется в нее!
Успел. Справился. И, наконец, соединил истекающее влагой и каменно-твердое. Вот теперь – полетели, милая.
С ней все как-то до дрожи правильно. Так, как надо. Идеально. И медленно, нарочито медленно и плавно в начале. И резко, в режиме перфоратора в конце. А чтобы она точно успела с ним – прижать большим пальцем сверху и потереть – там, где самая вкусная карамелька. Чтобы Эля через несколько секунд вздрогнула крупно, задрожала под ним, запульсировала вокруг него – и улететь самому.
И рухнуть на нее. И все же, почти сразу, опомниться и откатиться, не отпуская ее от себя.
Никто не может забрать это у него.
В комнате слышится лишь его шумное, никак не желающее приходить в норму дыхание. Элины пальцы невесомо скользят по его плечу, груди. Прикосновение ее пальцев действует на него как самое убойное снотворное. Веки неумолимо тяжелеют, будто свинцовые. И уже на грани бодрствования и сна Петр слышит тихое: «Я люблю тебя».
ebooksa