– И тебе не кашлять, милый.
Ярик попытался меня поцеловать, но я отвернула лицо, и он чмокнул в район уха. Я поморщилась, но Ярик сделал вид, что не заметил.
– Слушай, а я дозвониться не могу до тебя, несколько раз приходил, да все никак не мог застать! – с отвратительной жизнерадостностью начал, засуетился мой бывший. – Вот, пришёл к тебе на работу.
И ведь поймал на выходе из торгового центра, умелец.
– Пришёл – молодец. Тебе гриль вернуть?
– Тоня, ну какой гриль, о чем ты! – изобразил удивление Ярик.
– Как какой? – строго спросила я. – Электрический, из нержавейки. Или что-то еще ты у меня забыл?
– Тоня, ну хватит дуться… – заныл Ярик. – Ну, поругалась, с кем не бывает. Давай мириться.
– Мириться?
Ярик, конечно, периодически нес ахинею. Но чтобы такую…
– Конечно, мириться! Ну ты же сама посуди… – Ярик тут же принялся меня убеждать. Все так и норовят меня убедить, будто на лбу у меня написано: «Убеди меня». – Вот кого ты найдёшь? Ты же не фотомодель, Тонь, да и характер у тебя того… И волосы… А я тебя это… люблю. Давай всё забудем. Кто старое помянет – тому…
– …Сейчас в морду дадут, – вкрадчиво раздалось над моим ухом.
Я вздрогнула. Обернулась.
Я себе представляла противостояние двух Ярославов? Вот, кажись, накаркала.
Я переводила взгляд с одного на другого. Тут даже сравнивать не надо. Несопоставимые величины.
– Ты кто такой? – надул щеки Ярик. – Мимо проходи.
– Тоня, краса моя ненаглядная. – Огарёв ненавязчиво водрузил свою тяжеленную руку на мои пусть и крепкие, но все же женские плечи. А потом практически борцовским хватом притиснул к себе. – Это что за мимокрокодил?
На лице Ярика отразился нешуточной силы мыслительный процесс. Результатами которого стали сразу несколько событий.
– Ты себе, что ли, уже нового мужика нашла? – со свистом выдохнул он. И не успела я как-то ответить на это, а заодно спихнуть с себя огарёвскую руку, как Ярик забил последний гвоздь в томность сегодняшнего вечера. – Ну ты и…
И он сказал такое слово… такое гадкое… такое мерзкое слово… На фоне которого даже начертанные на моей двери огненные письмена казались милым домашним прозвищем. Но оскорбиться я не успела.