Сначала мы со стариной Джеком выпили за упокой души Кассандры, отца ее Приама и брата ее Гектора. И после третьей рюмки мысли мои вернулись из покрытых пылью времён Трои к делам совсем недавно минувших дней. Что такое моя жизнь, если сравнить ее с историей Трои, в самом-то деле? Но когда дело касается лично тебя, то трагедия целого разрушенного и разграбленного города меркнет по сравнению с тем, что случилось в твоей жизни.
Если рассуждать без эмоций и отстранённо, то и Виолетта, и мамаша ее сказали правду. В каком-то для меня совершенно извращённом смысле это было правдой.
В обыкновенной российской деревне, в крепкой крестьянской семье росли две дочки – Антонина и Алевтина. Разница между сестрами была небольшая, два с половиной года, дружны были между собой очень, да и похожи здорово – темноволосые, темноглазые, скуластые, крепкие.
И вот собралась старшая сестра, Антонина, замуж. Свадьбу готовили, как положено, не скупясь, не мелочась, не мельча, чтобы молодым было, что вспомнить. А накануне свадьбы старшая сестра застала вместе младшую сестру и своего жениха со спущенными штанами.
С того дня не стало у Алевтины семьи. Села в автобус в чём была, сколько денег в кошельке имелось – те и взяла. И уехала навсегда из родной деревни.
Виолетта была стопроцентно права, когда упомянула мою мать. Не было у нее счастья. Я теперь это знаю. Эту историю я узнала не так давно. Тот день я помню так… так… так мне хотелось, чтобы его никогда не было в моей жизни.
Но он случился.
Я, студентка исторического факультета, прибежала домой после занятий перекусить и снова умчаться. Куда – теперь уже не помню, куда-то мне надо было тогда срочно. Жизнь студенческая у меня была активная, это я помню. А детали… детали помнятся другие.
На кухонном столе лежит огромный конверт. Незапечатанный. Подписано «Тонечке». Тонечка полезла в конверт. Внутри обнаружился еще один, поменьше – он запечатан, но не подписан. И еще листок. Полстранички рукописного текста маминым почерком.
Я не могла поверить тому, что прочла. Точнее, сначала не могла это понять. Но это всё слова, которые не отражают суть. Я сидела на табуретке, крепко зажав листок, а в голове стучало.
Врачи говорят, что мне осталось не больше полугода.
Не хочу, чтобы ты меня такой видела.
Зачем тебе со мной возиться.
Не ищи меня, Тоня.
На первое время тебе должно хватить.
В конверте еще обнаружилась солидная пачка денег. Но я, утерев первые слезы, наказ матери не исполнила. Пошла против ее воли. Я стала ее искать. Я бросилась в ноги Фениной матери – а она медсестра, я же говорила, да? У медиков сильное цеховое братство, она подняла все свои знакомства, в течение двух недель собирали информацию по всем больницам – в первую очередь онкодиспансерам и хосписам. Мамы нигде не было.
Я бросила институт. Какая, к черту, латынь, когда сердце истекает кровью, а глаза – слезами? Только спустя три или четыре недели я вскрыла второй конверт. Там и содержалась история моего появления на свет. Изложенная абсолютно сухими фактами. Я до сих пор не понимаю, чего стоило моей маме написать историю своей жизни ТАК. Никого не обвинив, не обелив себя. Просто факты.
Мне она всегда говорила, что у нее никого из родственников нет, что она рано уехала из дома и потеряла с ними связь. Про отца я как-то сама не спрашивала – сообразительная была не по годам. А на самом деле, родня у меня была. И есть. Правда, бабушки и дедушки уже нет в живых. Но есть тётка. Она так и не вышла замуж, и живёт всю жизнь одна. Чисто теоретически, наверное, где-то есть и отец. Но всё это не заменяло ее. Мамы.
Она уехала из отчего дома, не зная, что беременна. Мне, когда я читала бессчётный раз ее письмо, казалось, будто между строк написано, что ее выгнали. Так это было или нет – не знаю. Но осталась она со своей жизнью в большом городе – один на один. Работала в швейном ателье, получила комнату в общежитии. Родила меня. И всю свою жизнь работала – днем в ателье, а вечерами я частенько засыпала под стрекот маминой швейной машинки. Она частным образом еще и шила на заказ, чтобы ее Тонечка ни в чем не нуждалась. Я помнила ее постоянно согнувшейся над шитьём. А я принимала это как должное. Я думала, так и должно быть.
В том же письме мама рассказала, что время от времени ей приходили небольшие денежные переводы – от бабушки. А дед, судя по всему, так и не простил младшую дочь, покрывшую семью позором.