А на следующий день я свалилась с простудой. Утреннюю головную боль приписала старикам Джеку и Джонни, умылась, выпила чашку кофе – завтрак не полез, и пошла нести в мир красоту. К обеду мне стало уже конкретно нехорошо, но я накатила порошка, и жизнь вроде немного наладилась. Но ненадолго. Последних двух клиентов пришлось отменить.
Как я преодолела то небольшое расстояние, что отделяло торговый центр от «Берёзовой рощи», я не помню. Меня бил озноб, и голова от температуры одновременно раскалывалась и кружилась.
Дома я сбросила с себя всё, кроме трусов, закуталась в одеяло и собралась умирать. Хреново было прямо очень. На белом потолке включили какое-то затейливое кино со светильником в главной роли. Тени от проезжавших машин и колыхающегося от сквозняка тюля превращались на потолке в коней, свиней и самолёты. Там было так много всего, а я одна…
Сквозь вязкость жара я услышала, как стукнула дверь. Ярослав что-то спросил, но ответить ему я не смогла – во рту пересохло. Я сбила с себя одеяло и потребовала пить. Пить мне Ярослав принёс. Но это было только начало его испытаний. Даже, наверное, – мучений.
Первое, что я увидала утром, когда открыла глаза – был Ярослав. Он спал на полу в метре от кровати, подмяв под голову подушку и укрывшись махровой простыней.
Расклад, прямо скажем, неожиданный.
Я села на кровати. Поймала одеяло, прижала к груди. Из одежды на мне по-прежнему были только трусы. Состояние… Состояние – ну не в пример лучше, чем вчера. Немного першило горло, слегка кружилась голова, но и только. Я некоторое время созерцала спящего на полу Ярослава, пытаясь разгадать эту загадку. А потом на меня снизошло озарение. И я зажала себе рот рукой. Нет, пожалуйста, нет, только не это!
Именно в этот момент Ярослав проснулся.
Поворочался, потом сел, поморщился. И хмуро на меня уставился. А я смотрела на него просто с ужасом. Если я опять, как в последний раз с Яриком…
Ой, пристрелите меня сейчас же. Из милосердия! Как мне теперь Огарёву в глаза смотреть?
Вы думаете, что я преувеличиваю? Так вы же ничего не знаете!
Я тоже не знаю, но догадываюсь. С чего Ярослав на меня так мрачно смотрит. А потом вдруг проблеск памяти, всего краткий, но его хватило, чтобы меня накрыло острое желание забиться под одеяло и там стонать от стыда.
Собственно, это я и сделала. Скрутилась в комок, в попытках сделать вид, что меня тут нет.
Не проканало. Матрас прогнулся под весом Огарёва. Меня легонько ткнули, а поскольку ему трудно было определить в шаре под одеялом, где что, то толчок пришёлся аккурат под пятую точку.
– Куда спряталась? Ничего не хочешь потрогать?
Я отозвалась нечленораздельным стоном.
– Точно не хочешь? А ночью ты проявляла такой бурный интерес к моему телу…
– Это не я! – Я вынырнула из-под одеяла – взъерошенная и наверняка красная. – Это пирогены!
– Это кто? – вздёрнул бровь Ярослав. – Это лучшие друзья Джонни и Джека?
Мне срочно захотелось обратно под одеяло. А ведь я сказала абсолютную правду. За то время, что мы прожили вместе с Яриком, он попал под раздачу один-единственный раз. Потом несколько недель мне жаловался и припоминал, как я, под высокой температурой, то пыталась его изнасиловать, то побить. И всё это практически без перехода. Вот такая вот у меня дурацкая реакция на высокую температуру, совсем не соображаю, что делаю. И жаропонижающие ни черта не помогают. Спасает меня только то, что это всё длится недолго, редко дольше суток. Но в это время быть рядом со мной крайне непросто.