Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

22
18
20
22
24
26
28
30

Иван немного задержался на платформе – не пропадать же таким интересным кадрам. Да и Тихому с Ракетой покажет, опять же. Когда-то они здесь бегали, играя в казаки-разбойники.

Дверь в подъезд он открыл своим ключом, а вот в квартиру позвонил. Но по телефону заранее предупредить – нет, не стал. Поэтому сначала мать схватилась за сердце, а потом, вслед за ней, – бабуля. А потом они втроем неловко обнимались в прихожей, и дамы семьи Тобольцевых пеняли друг другу, что хлеба свежего нет и «я говорила, что надо сходить». А Ваня убеждал, что ему и со вчерашним нормально будет, и борщ вчерашний – тоже самое оно.

И только на кухне суета и волнение, вызванные приездом горячо любимого сына и внука, несколько поутихли.

– Ванечка, руки помой с дороги.

Он не может удержать косую улыбку. Все как всегда. И в ванной тоже ничего не изменилось. И он помнит это полосатое, зеленое с оранжевым полотенце для рук. И те же баночки с кремами на полке перед зеркалом. И зеркало то же. Только отражается в нем уже другой человек. Совершенно другой.

Домашняя еда кажется неимоверно вкусной, такой, что Иван первое время принимает участие в беседе только кивками головы – то согласными, то отрицательными, в зависимости от ситуации. И этого хватает, потому что ему рассказывают, рассказывают, рассказывают… И только когда пустеет тарелка и Ваня задумывается о добавке, дамы переходят к расспросам:

– Ванюша, ты надолго?

Все-таки кладет ложку на стол. И понимает, что не знает, как ответить.

– Не знаю, – прячет неуверенность за пожатием плеч. – Дней на несколько точно.

– Вот и хорошо, – вздыхает удовлетворенно Антонина Марковна. – А то вечно ты как половец, Ванятка, – набегом.

Он вздрагивает от этого неожиданного, но знакомого «половец». И ловит на себе внимательный материнский взгляд. У Иды Ивановны учительский взгляд, не глаза – рентген.

– Ты в отпуску, что ли, Ваня? – снова продолжает удовлетворять любопытство бабушка. – Или как?

– Можно считать, что в отпуску, – улыбается он.

– Ваня, у тебя же студия, – мать тоже улыбается, но глаза – глаза серьезные. – Ты же рассказывал, что это очень важно для тебя. И все у вас там только-только начинается. Как же ты сорвался-то – если так все серьезно и важно?

Идея Ивановна не зря называется в его телефоне – сейчас выключенном – «Гениальной Идеей». Потому что обмануть ее у Вани не получалось никогда.

– Да устал просто, – он старательно изображает ровный тон и легкую пресыщенность. – Столько всего пришлось провернуть – ты не представляешь. Вот решил передохнуть немного, сменить обстановку.

– А потом обратно, в Москву?

А не будет он врать. Врать нехорошо – так утверждала царица Дуня.

– Нет, не в Москву, – почему-то голос звучит тихо. – Не могу туда пока. Пару дней здесь, а потом решу – куда.

– Ваня… – теперь у матери глаза встревоженные. – У тебя все в порядке? Ты из-за этой студии ни во что не вляпался?