– Ни во что я не вляпался, мама! Просто хочу сменить обстановку. Надоела мне Москва.
– Вот что ты к пацану прицепилась! – неожиданно приходит на помощь Ивану бабуля. – Устал – так немудрено не устать в этой Москве. Чаю налей да спать положи ребенка.
– Спать?! – Иван демонстративно поворачивает к себе запястье, чтобы увидеть циферблат. – На чай согласен, на спать – нет. Где там твои кроссворды, ба?
– Тоже хорошее дело, – радостно кивает Антонина Марковна, опуская на нос очки. – Да тут они у меня, Ванечка, под рукой. Сейчас только карандаш найду.
Занимаясь уборкой, Дуня навела порядок не только в своей квартире, но и в голове. Все же физический труд способствует ясности ума и восстановлению внутреннего равновесия. Или хотя бы его подобия.
Орудуя тряпкой и пылесосом, она ни о чем не думала. И при этом – думала обо всем сразу. О том, что «госТИНцы» Тихому понравились и что все отделочные работы успели сделать вовремя. Лишь высокие стульчики для малышей не привезли к сроку. Но это не ее вина – проблемы у поставщиков.
Думала о том, что уход от Ильи – правильное решение, иначе не было бы сейчас так… свободно. Изматывающе больно, ноюще опустошенно и все же… удивительно свободно. Когда Дуня начала размышлять о том, как он там сейчас, – засосало под ложечкой, и она заставила себя переключиться. Об Илье еще подумается, и не раз, но не сегодня. Иначе уйдет только-только начавшее появляться равновесие.
Спать она легла в чистую, вкусно пахнущую постель, положив найденный браслет на тумбочку рядом. А потом долго смотрела на его очертания в темноте.
В квартире новая хорошая мебель – Ваниными стараниями. И нет уже того старого скрипучего дивана, на котором повернуться лишний раз было страшно и чьи пружины были отнюдь не немыми свидетелями ночной жизни того, кто на этом диване спал. Новый диван широкий, удобный и совершенно бесшумный: вертись – не хочу.
Иван лежал на спине, наблюдая рисунок теней на потолке. Сна ни в одном глазу. Мыслей в голове почему-то тоже не было. После круговерти размышлений, образов, страхов, надежд, разочарований и всего остального, что занимало его в последние месяцы, – сейчас не думалось вообще ни о чем. Лежал, слушал тиканье маятника на старых, настенных, еще дедовых часах, смотрел на тени на потолке. И ни о чем не думал.
Едва слышно щелкнула собачка замка двери, отделяющей зал от коридора.
– Сынок, ты почему не спишь? Неудобно тебе? Душно? Или, может быть, холодно?
– А ты откуда знаешь, что не сплю? – Ваня сел, удерживая одеяло. Ида Ивановна подошла и устроилась на краю дивана.
– Я знаю, как ты дышишь, когда спишь. У тебя в три года была двухсторонняя пневмония. Я с тех пор твое дыхание помню. И потом, ты же знаешь, у меня абсолютный слух.
– Ясно, – что еще сказать, Иван не знал. А мать неожиданно продолжила:
– Ваня… Скажи мне правду. У тебя неприятности? Я… могу чем-то помочь?
– Нет у меня никаких неприятностей. Ты же столько раз в последнее время просила, чтобы я приехал. Вот. Я приехал. Что тебя не устраивает?
Только замолчав, Тобольцев понял, каким раздраженным тоном говорил. Черт. Никуда не годится.
– Меня, Ванечка, все устраивает. Я только за тебя переживаю. Очень. Мне кажется, у тебя что-то случилось.
У Иды Ивановны Тобольцевой и в самом деле абсолютный слух, и она в каком-то смысле является достопримечательностью музыкальной школы, в которой работает. У ее сына абсолютного слуха нет, но музыкальный – вполне развит. Да и обычного бы слуха хватило, чтобы уловить тихий всхлип.
ebooksa