Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

22
18
20
22
24
26
28
30

– Вот стоит один раз человека накормить… – вздохнул Иван. – Где кухня, ты знаешь. Спасение галерных рабов от голода не входит в перечень моих излюбленных утренних дел. – И, открыв дверь ванной, уже оттуда: – На мою долю тоже пожарь.

После душа, конечно, стало хотеться жить. И есть. И, наверное, сказать Росе спасибо. На слова благодарности Ракета лишь кивнул невозмутимо, ловко раскладывая еду по тарелкам. Серый адвокатский пиджак был чинно пристроен на спинке стула, рукава свежей рубашки аккуратно подвернуты до локтя. Ваня вздохнул еще раз, взлохматил отросшие волосы и покосился на пустую бутылку в мусорном ведре. Нет, надо завязывать.

– А если серьезно, ты чего пришел? – в процессе насыщения к Ивану окончательно вернулась способность соображать. И яичницу – дежурное холостяцкое блюдо – Ракета вполне прилично приготовил.

– Принес тебе кое-что, – Слава потянулся к своему пиджаку. – Ты вчера оставил в ресторане.

Ваня нахмурился. Вечер открытия «госТИНцев» был далеко не самым желанным предметом для обсуждения. Сейчас – точно. И, возможно, в дальнейшем – тоже.

Между тарелками легла серая лента. Иван резко отодвинулся от стола.

– Это не мое, – голос прозвучал тоже резко.

– Твое, твое…

– Не мое! – Ваня даже головой замотал в попытке убедить – и плевать на боль в висках.

– Вань… – что-то среднее между снисходительностью и жалостью в Славкином лице вызывало почти тошноту. – Ты соображаешь, что вчера натворил?

– Да дебил полный… – Тобольцев ладонью потер лоб. – Тин сильно бушевал?

– Тин тут вообще ни при чем. Он ни слова не сказал. И не о нем речь, – и поскольку Ваня упрямо молчал, Ростислав добавил тихо, но твердо: – Ты зачем так с Дуней?

– Как – так? – Иван сделал глоток, но вкуса кофе не почувствовал. – Что такого, я не понял? Пригласил девушку на танец. Ты же сам говорил, что я двигаюсь как бог. Так что все прекрасно – отлично станцевали, на ногу ни разу не наступил.

– На ногу ты ей не наступил, да, – медленно проговорил Слава. – Ты ей на сердце наступил. И потоптался там хорошенько.

– Ракета, я тебе не узнаю! – Иван попытался отшутиться, хотя внутри стало холодно и нехорошо. – Откуда столько мелодраматизма в служителе Фемиды с утра пораньше?

– Мне через час на бракоразводный процесс. А там такие страсти… – Ракитянский поднялся на ноги, потянул со спинки стула пиджак. – Так что побегу я, Ванюша. А тебе еще скажу пару ласковых напоследок. Бухать бросай, вот что. А то Иде Ивановне пожалуюсь.

– Иди уже, бог разводов. Судья тебя, поди, заждался.

– Да, хреновый из меня Амур, – неожиданно мрачно кивнул Слава, отвечая на прощальное рукопожатие. – Бывай, бог танго.

Вернувшись на кухню, Иван какое-то время смотрел на ленту, свернувшуюся на поверхности стола серым атласным вензелем. Если присмотреться, можно увидеть там букву «Д». И, кажется, «Т».

Тобольцев ногой подвинул ведро и ребром ладони смахнул туда ленту. К черту все. Не его это. Не его. Чужое. Чужая. Не его.