И что-то изменилось в комнате. Напряжение не растаяло, но существенно убавило свой градус. И ощутился, даже практически увиделся взгляд-линия между Дуней и непривычно нервной, вытянувшейся струной матерью. Натяжение струны ослабил звук беспардонно плюхнувшегося из рук Антонины Марковны на диван пухлого альбома с фотографиями. И, словно очнувшись, спокойным и почти теплым голосом Идея Ивановна вдруг спросила:
– Что вы любите кроме «Времен года», Евдокия?
Ваня не успел изумиться тому, когда две дамы успели обсудить взаимные музыкальные пристрастия, как прозвучал негромкий Дунин ответ:
– Шопена.
Дальнейшее стало понятным, и Ванина реплика прозвучала естественно:
– Ма, сыграй.
И зазвучал Шопен. И он сделал все простым и правильным. И рассказ бабушки под шелест листов фотоальбома, и Ванины руки на плечах Дуни и Антонины Марковны, и звуки ноктюрна.
А потом был вечерний чай и бурный диспут Антонины Марковны и Евдокии Романовны на тему творчества Чехова. А мать и сын молчали и переглядывались. И Ваня точно понял, что мать приняла. Приняла и смирилась.
Что не помешало ей демонстративно отвести Дуне отдельную комнату – спальню самой Идеи Ивановны. Ване привычно постелили в зале, а мама с бабушкой устроились в одной комнате. Детский сад. Или пансион благородных девиц – Иван никак не мог определиться точно. Но пока послушно улегся на бесшумном диване.
Минут десять полежал. А потом решительно откинул одеяло. Нет, точно детский сад! Дуня его женщина, и он не намерен спать с ней в разных комнатах! За последние несколько дней он привык засыпать не один и не собирается отказываться от этой свежеобретенной привычки. Как воспитанный мальчик, штаны Ваня натянул. Но, как коварный соблазнитель, верхом привычно пренебрег.
На его негромкий стук спустя паузу из-за двери отозвались шпионским шепотом:
– Ваня?
– Я.
– Что случилось?
– Открой.
– Зачем?
Ночной диалог через закрытую дверь бил все рекорды абсурдности. Иван прижался голым плечом к косяку и зашептал в зазор между дверью и этим самым косяком:
– Ты меня не поцеловала на ночь!
– Ваня, тише, сейчас всех перебудишь, – в ответном шепоте отчетливо звучали панические нотки. – Иди спать. Я утром тебя поцелую.
– Я до утра умру! Уже все спят. Открой, пожалуйста. Я же твой любимый Ванечка, – за дверью была тишина, и Тобольцев решил, что пора давить на жалость. – Я не могу уснуть…
ebooksa