Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

22
18
20
22
24
26
28
30

Нельзя было как привыкли. Ничего наружу. Ни стона, ни лишнего вздоха, ни громкого движения. Медленно, тихо, беззвучно. Все внутри, все между ними. И полыхало нещадно, гремела духовым оркестром кровь в венах, все билось, горело, пульсировало. И только между ними, ничего наружу.

В какой-то момент Ваня почувствовал ее зубы на своем плече – совсем сил молчать и терпеть не осталось у царицы. А он себе не мог подобное позволить – уже и так наоставлял следов. И поэтому каждый вздох через силу. А потом вдруг – ее губы. Поцелуй.

Твой выдох – мой вдох.

Мой выдох – твой вдох.

Так и продержались. В жаркой тесноте и близости, в коротких неспешных движениях, в поцелуях и общем дыхании. До самого конца.

А потом долго-долго не могли снова начать дышать спокойно. И Дунин тихий голос:

– Ты так смешно сопишь.

– Ты себя не слышала.

– Прекрати! – уже совсем другой, ласковый укус в плечо. – Скажи мне это…

Ему не надо уточнять – что.

– Спи, Дульсинея. Спи, царица моя любимая.

И она почти тут же это дисциплинированно исполняет. Обнимая спящую Дуню, Ваня подумал, что иначе и быть не может. И на все плевать. Они должны засыпать и проспаться вместе. Всегда. Он отвоевал это право у судьбы и не намерен им поступаться. Словно соглашаясь, Дуня привычно и сонно уткнулась носом ему в шею. Именно так.

Утром Ивана разбудил запах. На всю квартиру умопомрачительно пахло свежепожаренными оладьями. Дульсинее рядом на запахи было все равно – сопела на его плече, обхватив для надежности Ванину руку. Трогательно и мило, но есть захотелось просто смертельно. Поэтому аккуратно высвободился из царского плена, немного полюбовался открывшимся от его движения… пейзажем? натюрмортом? а, точно – натурой! – а потом накрыл натурщицу обратно одеялом и потянулся к штанам.

Голоса он услышал, едва притворил за собой дверь зала. Мать конспиративным шепотом:

– Они же… они же… Я шла мимо… Одежда вся на полу, они же занимались…

Судя по паузе, у матери кончились слова. А вот у бабушки нашлись. Сказанные философским тоном:

– Дело молодое…

Послышался какой-то непонятный звук – то ли чем-то хлопнули, то ли стукнули.

– Он сделает ей ребенка в моем доме! – а потом, после обреченного выдоха: – Или уже… сделал.

Бабуля весело хмыкнула. А Ваня вспомнил, что подслушивать нехорошо.