Нельзя было как привыкли. Ничего наружу. Ни стона, ни лишнего вздоха, ни громкого движения. Медленно, тихо, беззвучно. Все внутри, все между ними. И полыхало нещадно, гремела духовым оркестром кровь в венах, все билось, горело, пульсировало. И только между ними, ничего наружу.
В какой-то момент Ваня почувствовал ее зубы на своем плече – совсем сил молчать и терпеть не осталось у царицы. А он себе не мог подобное позволить – уже и так наоставлял следов. И поэтому каждый вздох через силу. А потом вдруг – ее губы. Поцелуй.
Так и продержались. В жаркой тесноте и близости, в коротких неспешных движениях, в поцелуях и общем дыхании. До самого конца.
А потом долго-долго не могли снова начать дышать спокойно. И Дунин тихий голос:
– Ты так смешно сопишь.
– Ты себя не слышала.
– Прекрати! – уже совсем другой, ласковый укус в плечо. – Скажи мне это…
Ему не надо уточнять – что.
– Спи, Дульсинея. Спи, царица моя любимая.
И она почти тут же это дисциплинированно исполняет. Обнимая спящую Дуню, Ваня подумал, что иначе и быть не может. И на все плевать. Они должны засыпать и проспаться вместе. Всегда. Он отвоевал это право у судьбы и не намерен им поступаться. Словно соглашаясь, Дуня привычно и сонно уткнулась носом ему в шею. Именно так.
Утром Ивана разбудил запах. На всю квартиру умопомрачительно пахло свежепожаренными оладьями. Дульсинее рядом на запахи было все равно – сопела на его плече, обхватив для надежности Ванину руку. Трогательно и мило, но есть захотелось просто смертельно. Поэтому аккуратно высвободился из царского плена, немного полюбовался открывшимся от его движения… пейзажем? натюрмортом? а, точно – натурой! – а потом накрыл натурщицу обратно одеялом и потянулся к штанам.
Голоса он услышал, едва притворил за собой дверь зала. Мать конспиративным шепотом:
– Они же… они же… Я шла мимо… Одежда вся на полу, они же занимались…
Судя по паузе, у матери кончились слова. А вот у бабушки нашлись. Сказанные философским тоном:
– Дело молодое…
Послышался какой-то непонятный звук – то ли чем-то хлопнули, то ли стукнули.
– Он сделает ей ребенка в моем доме! – а потом, после обреченного выдоха: – Или уже… сделал.
Бабуля весело хмыкнула. А Ваня вспомнил, что подслушивать нехорошо.