Десять тысяч рублей Кони отписал Петроградскому обществу вспомоществования калекам, обучающимся мастерствам и ремеслам.
— Благое дело, — сказала Галина.
— Вот видишь? Слушай дальше: — Двадцать четыре тысячи билетами внутренних займов 1905 и 1906 годов распорядился передать в Московский городской приют для беспризорных дома им. Гааза. (Двенадцать именных стипендий в память близких Кони людей: проф. Б. Н. Чичерина, проф. Н. И. Крылова, протоирея Амфитеатрова, княжны Елены Ливен, обоих родителей и других людей.)
Часть средств предназначалась Петроградскому женскому пединституту, детскому приюту за Невской заставой, нуждающимся литераторам и ученым публицистам, убежищу для смолянок. Не забыл Анатолий Федорович и училище Св. Анны, в котором учился в ранней молодости. По десять тысяч рублей предназначалось Московскому, Петроградскому и Харьковскому университетам для нуждающихся студентов.
— Какой умница! — Эта часть духовной вызвала у Дюймовочки особое одобрение. — Позаботился и о сирых, и об убогих. И студентов не забыл. А ты, Владимир Петрович, все по памяти шпаришь. Специально заучивал?
— Заучишь, когда реферат пишешь, — усмехнулся он.
Щедро оделил Анатолий Федорович родственников и любимых женщин. Студент Фризе не был настолько «в теме», чтобы судить о любовных связях закоренелого холостяка, но читал, что златоуст Кони пользовался у женщин неизменным успехом. И от того проникся к нему еще большей симпатией.
«Да, бедным дедушку никак не назовешь, — подумал Фризе, дочитав Завещание до конца. — Богатенький был Буратино!»
— Он, оказывается, «ходок» был! Вроде тебя!
Владимир засмеялся, но ничего не сказал.
Фризе от слова до слова переписал обесцвеченный временем ветхий документ в тетрадочку, сунул ее в задний карман джинсов и с удовольствием покинул читальный зал Публички. Что бы ни говорили педанты, долгое сидение в читальном зале противопоказано нормальному студенту.
Вспоминая сейчас эту тетрадочку, наверное, уже тоже тронутую временем, он ясно, во всех деталях, представил себе зеленый сквер перед Александринкой, пеструю толпу туристов, фотографирующихся у памятника матушки Екатерины.
Припекало июльское солнце. На Невском, напротив театра Комедии, водитель троллейбуса пытался водворить на место соскочившие с проводов «усы». «Усы» сопротивлялись, возмущенно искрили.
Владимир высмотрел в сквере скамейку на солнцепеке и с удовольствием откинулся на спинку. В те времена сквер у Александринки еще не стал местом свиданий «голубого» поколения и, можно было не опасаться, что к тебе «подвалит» какой-нибудь вальяжный его представитель…
Пересказав Завещание Анатолия Кони, Фризе вдруг подумал: и каким же был итог тщательно продуманному, благородному порыву завещателя? Что получили от его благотворительности калеки, беспризорники, нуждающиеся писатели и судейские работники? Родственники и любимые женщины?
Ровным счетом ничего.
«Сгорели» деньги в Волжско-Камском банке и на счете № 6332 в Петроградской конторе Государственного банка России. Превратились в никому не нужные бумажки билеты внутренних займов. «Движимое имущество», антиквариат Кони распродал, чтобы не умереть с голоду в революционные лихие годы. Остальное — даже ордена и медали Академии наук! — реквизировали чекисты.
Время распорядилось по-своему, вопреки воле завещателя. Недаром в Священном Писании сказано: живи сегодняшним днем. А в народе живет присловье: не оставляй на завтра то, что можешь съесть сегодня.
«А разве со мной такое не может случиться? — рассуждал Фризе. — Жизнь — это вечное повторение. Что с того, что банки, в которых будут лежать мои деньги, называются иначе: Сосьетэ-Женераль, Бэнк оф Нью-Йорк, Сбербанк?
И придут ко мне не чекисты, а ребята в масках из какого-нибудь УБЭПА или УБОПА? Какой же выход?»
ebooksa