Отъявленные благодетели

– Пырнули-подстрелили, отвянь, Сева.

Сева подумал.

– Тогда двадцать тыщ.

– Хорошо.

Я посмотрел на Ангела.

– Подцепи пинцетом и вытащи. У меня завышенный болевой порог. Ничего не бойся.

– Я не боюсь.

Вытащила. Промокнула водкой. На излете. Херня. Давно маятник не держал. Транс еще этот. Ангел наложила повязку. Основательно намотала бинт вокруг талии. Заклеила пластырем царапины на руке и ноге. Я забрал у нее чекушку и влил в себя до донышка. Ништяк. С «Перми-2» мечтал прибухнуть. Жаль, что угораздило только при таких обстоятельствах.

– Олег, ты как там? Можешь говорить? По какой трассе едем?

Это Сева обозначился.

– Могу, Сева. Но не хочу. Отрублюсь щас. Едем по М10.

– Окей. Отрубайся. Утром расскажете, что у вас произошло.

У меня слипались глаза. Точку поставила Ангел:

– Расскажем. Я тоже спать. Можно тебя обнять, милый?

– Нужно.

Мы прямо легли. Подогнули ноги и легли. Было тесно, но жутко правильно. В гробу я всех видал, пока Ангел со мной. Уже в полубессознательном состоянии меня тюкнула мысль: «Где фэсэошники? Где мусора? Где хваленый МУР? Ну не должны были мы с Красной площади уйти. Ни за что и никогда. Что за херня тут вообще происходит? Утром, всё утром. Может, Фаня успел что-нибудь раскопать?» Ангел прижалась к моему лбу своим лбом. Поцеловала в щеку. Погладила волосы. Тихонечко зашептала в ухо. Я уснул.

Пробуждение – когда после ранения, транса, сраной кареты – на заднем сиденье «лачетти» напоминает пробуждение в «синей» хате с двухнедельного бодуна. Был такой этап в моей биографии. Я, главное, трезвым помнил, что на диван ложиться нельзя, потому что там клопы и вши, а пьяный уже не помнил. Мы все запоями по первости страдали, когда только с Русского вернулись. Многие так и спились.

Ангел проснулась раньше. Даже сумела расположить мою голову на своих коленях. У нее коленки круглые, толстенькие, лучше подушки. Сева рулит, похер дым ему вообще. А я от голода проснулся. Я после трансов всегда капризный и страшно выделываюсь. Транс, если по сути, – сильнейший гормональный всплеск.

Мой транс, халулайский, соитие напоминает. Кто не жрал ночью по стойке смирно у холодильника после офигенного трехчасового секса, пусть закроет книгу и подумает о своей жизни. Я – жрал. И тут тоже голодным проснулся. С волчьим прямо аппетитом. Транс – это маленькая смерть. Как и крутой секс. Как мат в шахматах. А после маленькой смерти очень хочется жить. Слабость, понимаю. Рана-раночка. Придержать бы коней. На самом деле я привык, что после транса меня волокет, как с лютого похмелья. Было время, когда я пытался этому сопротивляться. Потом бросил. Если поддашься – быстрее проходит. Да и весело, чего уж тут. Проснувшись, я зевнул с подвыванием и игриво посмотрел снизу вверх на Ангела.

– Тычиночка моя сладкогубая! Доброе утро!