– Не знаю, Стиви. Похоже, она застряла, занимаясь какой-то скучной ерундой, в то время как ты можешь жить той жизнью, которой хочешь, и заниматься тем, чем любишь заниматься.
– Чего я действительно хочу, так это больше не летать, чтобы иметь возможность каждый день проводить весь день с собаками.
– О нет. Мне нужно, чтобы ты продолжала летать. – Я подношу пиво к губам и делаю глоток. – Кто еще на борту принесет все, что мне нужно?
Стиви со смехом закатывает глаза.
– Да любая другая стюардесса в самолете.
– А что сказала твоя мама, когда ты послала ее на фиг?
– Но я ее не посылала.
– А почему бы и нет? Ты без проблем ставишь на место меня. Почему твоя мать топчет тебя и почему ты позволила тем девчонкам в Нэшвилле выйти сухими из воды?
Она застенчиво пожимает плечами, отводя от меня взгляд.
– Стиви… – уговариваю я.
Она делает глубокий, покорный выдох.
– Не знаю. Иногда, когда я не лучшим образом отношусь к самой себе, я позволяю людям относиться ко мне так же.
– Ты не позволяешь мне так с тобой обращаться.
Не то чтобы я мог так поступить.
– Это потому, что мне всегда хорошо рядом с тобой.
От этих слов моя грудь раздувается от гордости.
– Некоторые люди будут относиться к тебе так, как будто ты недостаточно хороша или недостойна их, но это – проявление их собственной неуверенности. Они тебя запугивают, и они остановятся только тогда, когда
Она одаривает меня понимающей улыбкой:
– Я над этим работаю.
Не мудрствуя лукаво, я придвигаюсь к ней на ступеньке еще на пару сантиметров, но по-прежнему не прикасаюсь к ней. Нет, пока она не скажет мне, что хочет этого.