Кивнув, я тихо добавляю:
– Вообще-то, да. Я начала признавать, что моя фигура отличается от фигур девушек, с которыми я росла, и это нормально. И я приняла свои вьющиеся волосы, хотя всегда хотела, чтобы они были другими. Я просто провела много времени с людьми, которые заставляли меня чувствовать, что я недостаточно хороша или выгляжу не так, как они хотят, что я не думала, что мне это может нравиться. Но я начинаю понимать.
Зандерс смотрит на меня, и на его губах появляется мягкая, гордая улыбка.
– Не все время, – продолжаю я. – Бывает много дней, когда я все еще чувствую дискомфорт, но раньше это было каждый день. Теперь это не так.
Он убирает с моего лица беспорядок, который я предпочитаю называть своей утренней прической.
– Это уже прогресс, Ви.
– Прогресс, – соглашаюсь я.
– Однажды, я надеюсь, ты сможешь в полной мере оценить тело, в котором живешь, потому что, милая, оно обжигающе горячее, и мой член никогда не был так счастлив.
– Господи, – я со смехом откидываюсь назад, – ты неисправим.
– Ты одержима мной. Признайся. – Он покрывает поцелуями мою шею и щеку. – И, кстати, у меня новый номер, так что я сообщу тебе его позже, хорошо?
– Из-за твоей матери?
Выражение лица Зандерса становится пустым и застывшим, но потом он кивает в знак подтверждения.
– Хочешь поговорить о вчерашнем?
– На самом деле нет.
Я одариваю его понимающей улыбкой:
– Хорошо.
Зандерс колеблется, вглядываясь в мое лицо, а потом глубоко вздыхает.
– У меня случилась паническая атака, потому что я был зол на нее за все. За то, что позвонила мне, за то, что бросила меня, когда я был подростком, за то, что попыталась вернуться в мою жизнь из-за моих денег. Такие приступы у меня бывают нечасто, но если я действительно расстроен и не могу ясно мыслить, иногда меня накрывает.
Я по-прежнему обнимаю его за шею.
– Тебя это пугает? – осторожно спрашивает он. – Может, мне стоит успокоиться и не рассказывать тебе абсолютно все. Это для тебя чересчур.