– Останавливаю ее. – Зандерс говорит спокойно и сосредоточенно. – Ты сказала то, что тебе нужно было сказать, и, насколько я могу судить, я бы не хотел слышать ничего, что она могла бы возразить. Пока она не научится говорить с тобой, она не будет с тобой разговаривать. По крайней мере, не в моем доме.
Я делаю несколько глубоких вдохов, успокаиваясь. Или, по крайней мере, пытаясь это сделать.
– Ты в порядке? – тихо спрашивает он.
– Она такая стерва.
Из его груди вырывается смех.
– Да, она такая. Но ты в порядке?
Я делаю долгий глубокий вдох:
– Да, в общем да. Это было приятно.
– Черт возьми, да. Молодец, детка.
Я хотела бы сказать, что не знаю, откуда взялась эта новообретенная уверенность, но это было бы ложью. Она возникла благодаря почти двухметровому хоккеисту в татуировках и золотых украшениях, который не дает мне забыть о том, чего я сто́ю.
– Я просто хочу, чтобы она приняла меня такой, какая я есть, и тот факт, что ее одобрение или его отсутствие так сильно меня беспокоит, приводит в бешенство.
– Не хочу читать тебе нравоучения, Ви, но правильные люди, те, кто заслуживает того, чтобы присутствовать в твоей жизни, примут тебя именно такой, какая ты есть. Это то, чему я быстро научился в последнее время.
Я склоняю голову набок, выражение моего лица смягчается, недавний гнев рассеивается.
– Я принимаю тебя таким, какой ты есть.
Он морщит нос, а потом садится рядом и, спихнув меня со стула, усаживает к себе на колени.
– Я знаю. – Слова сопровождаются быстрым поцелуем. – И я принимаю тебя, но что более важно, в какой-то момент тебе нужно будет самой принять себя.
Тьфу, ну что за мужчина.
– Хорошо, мистер «Почти десять лет терапии». – Я утыкаюсь ему в шею, мой голос приглушен его кожей. – Я действительно принимаю себя.
Он отстраняется, заставляя меня посмотреть в его карие глаза.
– Правда?