Этот отчаянный плач – самая болезненная вещь, которую я когда-либо слышал, зная, что именно я – ему причина. Ей больно, потому что она со мной. Люди считают, что имеют право говорить о ней с ненавистью, потому что она со мной.
Оторвав ее лицо от своей груди, я обхватываю ладонями ее щеки, большими пальцами вытирая слезы, бегущие из-под припухших век. Она хмурится и тяжело сглатывает, и полное поражение, которое отражается на ее лице, наполняет мою грудь чувством вины.
Как мне убедить ее не слушать их? Как напомнить ей, что единственное мнение, которое должно иметь значение, – это ее собственное?
Лифт останавливается на моем этаже, а слова застревают у меня в горле.
Но слова кажутся неправильными. Они кажутся лицемерными, потому что я вынужден напоминать себе о том же. Неприятные комментарии в интернете касаются не только Стиви. Они касаются и меня. И мне так же тяжело напоминать самому себе, что единственное мнение обо мне, которое имеет значение, – это мнение самых близких людей в моей жизни.
Стиви заходит в лифт, продолжая смотреть мне в лицо. Часть меня хочет протянуть руки и не дать дверям захлопнуться. Вытащить ее оттуда и заставить поговорить со мной. Убедиться, что она знает, насколько она важна. Заверить ее, что она этого достойна. Но она попросила дать ей возможность побыть одной.
Я стою и смотрю, как закрываются металлические двери. Еще мгновение Стиви стоит прямо, а потом прислоняется спиной к стене лифта и прячет лицо в ладонях как раз в тот момент, когда лифт закрывается, отсекая ее от меня.
Я возвращаюсь в квартиру, и мое горло сжимается от чувства вины. От того, что я вижу ее такой, у меня едва не слезятся глаза. Я и раньше видел, как моей девочке причиняли боль, но это – другое. Она одновременно уверена и неуверена в себе. Это просто зависит от дня, момента, людей, которыми она себя окружает. Но прямо сейчас, в этот момент, неуверенность ломает ее так, как я никогда прежде не видел.
Мы с Рози стоим у окна, наблюдая, как Стиви спокойно переходит улицу, и скулеж Рози усиливает боль.
Вытесняя всепоглощающее беспокойство, начинает нарастать гнев. В этом виноват не только я, но и Рич. Если бы он ответил на мой телефонный звонок прошлой ночью и позаботился о ситуации соразмерно тому, как я ему плачу́, мы бы не оказались в этой ситуации.
Я хватаю телефон, собираясь позвонить, кажется, в сотый раз за сегодняшний день попадаю на его голосовую почту и нахожу ожидающее меня сообщение.
Рич:
Рози сворачивается калачиком на диване, глядя на меня так, словно чувствует, что что-то не так, а я меряю шагами гостиную. Прижимая телефон к уху, я жду ответа Рича.
– Зандерс, что, черт возьми, происходит?
– Черт подери, я могу спросить тебя о том же! Где, черт возьми, ты был всю ночь?
– Если ты облажался, ты не имеешь права кричать на меня.
–