Миля над землей

22
18
20
22
24
26
28
30

Отчаяние в моем тоне не остается незамеченным.

– Они уже слишком широко распространились. Не выйдет. И я бы меньше беспокоился о комментариях, касающихся твоей маленькой подружки, и больше беспокоился о тех, которые адресованы тебе. Лучший совет, который я могу тебе сейчас дать, – вернись к образу парня, которого люди любят ненавидеть.

Подняв глаза к потолку, я откидываю голову в знак поражения.

– Я больше не хочу, чтобы меня ненавидели.

– По крайней мере, о тебе говорят. По крайней мере, мы наконец привлекли их внимание. Это то, чего мы хотим. То, что нам нужно для нового контракта. Честно говоря, на данный момент «Чикаго» может и не рассматриваться. Я начинаю думать, куда еще мы можем тебя перевести.

– Этого не может быть. – Мои слова поспешны, неистовы. – Я играю в лучший хоккей в своей жизни. Мы в одной серии от финала.

– Тогда почему я ничего от них не слышал? Я весь сезон говорил тебе, какой парень им нужен. В качестве золотого мальчика у них уже есть Мэддисон. Им нужен дуэт, который продавал билеты последние пять лет. Если ты не собираешься этим заниматься, они найдут кого-нибудь другого. И уверен, намного дешевле.

– Меня не волнуют деньги. Я просто хочу остаться здесь.

– Если ты так сильно хочешь остаться в «Чикаго», ты знаешь, что тебе нужно сделать. И на это у тебя осталась всего пара недель.

Если бы это не противоречило правилам, я бы сам обратился к высшему руководству «Рапторс», вместо того чтобы общаться через своего агента. Я бы позвонил им прямо сейчас и спросил, что, черт возьми, происходит. Но, к сожалению, я не могу этого сделать по соображениям законности.

– Мне нужно идти, чтобы разобраться с этим бардаком. – С этими словами Рич вешает трубку.

Я сажусь на диван рядом с собакой, и мое тело пронзает тревога. Рози прячет голову у меня под мышкой, забираясь ко мне на колени, но мои колени не перестают дрожать, поэтому она немедленно слезает и ложится на диван рядом со мной.

Первыми сегодня снова всплывают те же самые сайты, на которые я потратил часы прошлой ночью.

Печально известная фотография, та, что разлетелась по Сети, – мы со Стиви, взбегающие по лестнице моего дома. Я оглядываюсь через плечо, похожий на ребенка, которого только что поймали за тем, чего он не должен был делать. Каштановые кудри Стиви подпрыгивают, как обычно, а ее длинное пальто прикрывает рубашку на пуговицах и форменную юбку. Но пальто все равно подчеркивает фигуру.

Комментарии не перестают поступать. Бесконечные. И жестокие.

Вы и злейшему врагу не пожелаете прочитать те слова, которые они используют для описания ее фигуры. Что уж говорить о человеке, который вам дороже всего.

Это все из-за ревности и ненависти. Я это понимаю, но не знаю, понимает ли это Стиви. Она даже не могла понять, что ей завидовала собственная мать. Как, черт возьми, она поймет причину того, что пишут в интернете незнакомцы. И это не просто несколько комментариев. Тысячи и тысячи людей стыдят ее, обзывают, высмеивают ее фигуру.

И все потому, что она со мной. Люди всегда говорили обо мне гадости, и теперь, когда Стиви ассоциируется со мной, люди думают, что имеют право поступать и с ней так же.

На этой фотографии только ее спина. Просто фигурка в пальто. Они не видят ее глаз цвета морской волны, от которых у меня подгибаются коленки каждый раз, когда в их уголках появляются морщинки от ее смеха. Они не видят веснушек, украшающих ее щеки, тех самых веснушек, которые создают узоры и рисунки, которые я запомнил. Они не видят ее улыбки, от которой я таю каждый раз, когда она вспыхивает.

Вдобавок ко всему, ни одна фотография никогда не покажет ее остроумие. Ее чувство юмора. Ее шальное обаяние или ее безмерно открытое и доброе сердце. Ни одна фотография никогда не покажет, какая она милая.