– Эван? – Он выпрямляется, сжимая в руках кий. – Что ты здесь делаешь?
Он стоит в протертых на коленях джинсах и совершенно изношенных рабочих ботинках с практически обесцвеченными носами, а значит, он пришел сюда прямо со стройки. Мой отец – рабочий, который вкалывал на износ, чтобы прокормить свою семью. Оба его ребенка чрезвычайно успешны и уважаемы, каждый – в своей области, но он продолжает трудиться не покладая рук, до кровавого пота, независимо от того, сколько раз Линдси пыталась отправить его на пенсию.
– Я хотел тебя увидеть.
Папа потрясенно застывает:
– Я надеялся, что мы сможем поговорить.
Наконец он кивает головой:
– Мы можем поговорить.
Я обхожу стол и встаю напротив него, мы оба не сводим глаз с беспорядочно разбросанных по столу бильярдных шаров, а не друг с друга.
– Расставь их, – предлагает папа.
Я выполняю просьбу, выстраивая шары для новой игры. Я все время чувствую на себе его растерянный взгляд. Он наблюдает за тем, как я снимаю со стены кий. Когда я поворачиваюсь к нему лицом, он быстро отводит глаза.
– Давай, разбивай.
Легкая улыбка скользит по моим губам.
– Ты не можешь просто отдать мне первый удар.
Я достаю из кармана монету, поднимаю ее и напоминаю ему, что мы всегда так делали. Его грудь вздрагивает от тихого смеха.
– Решка.
Подбрасывая монету, я ловлю ее в воздухе и шлепаю на тыльную сторону ладони.
– Решка.
Мы молчим, пока отец не делает первый удар, напряжение между нами сгущается. Но это напряжение не давит. Просто мы оба знаем, что нам нужно многое сказать.
Один из полосатых мячей попадает в дальний левый угол, давая ему еще один шанс.
Мы молчим, пока он снова выстраивает линию.