– И все же …
Она грустно улыбается.
– Да, но тогда мы еще ничего не знали. Мы надеялись. Так надеялись! Не забывай, что, когда Фидель начинал свою деятельность, он заявлял о себе не как о коммунисте, а как о борце за перемены, в которых мы отчаянно нуждались. Он хотел принести свободу Кубе. Демократию. Честные выборы. Он должен был стать нашим будущим. Он обещал нам революцию, и он ее осуществил.
– Но какой ценой? – спрашиваю я.
– Жизнь не становится ужасной в один миг, – отвечает она. – Жизнь ухудшается постепенно, и люди зачастую не понимают, насколько все плохо, пока не становится слишком поздно. Фидель клялся всем подряд, что он не коммунист. Говорил, что борется за демократию. Некоторые ему поверили. А некоторые нет.
– А вы?
– Поверила ли я Фиделю и поддерживала ли я его?
Я киваю.
– Нет. Но что я тогда знала о политике? И какое мне было до нее дело? Я жила в мире, наполненном праздниками, балами и вечеринками. Я проводила дни, отдыхая у бассейна с друзьями и совершая покупки очередных шляп и платьев. Мне не было никакого дела ни до Батисты, ни до Фиделя. Но когда Батиста бежал из страны, мне стало не все равно. До этого момента в нашем доме о революции между собой шептались родители, а после побега Батисты о ней стали говорить за обеденным столом.
– Ваши родители подумывали о том, чтобы уехать?
– Сначала они хотели, но потом отказались от этой идеи. Они были убеждены, что кубинцы придут в себя и Фидель падет. Отец говорил, что это только вопрос времени.
Взгляд Анны скользит по комнате, которая явно переживает тяжелые времена. Сохранившиеся следы былого величия – яркое напоминание о том, чего лишилась ее семья.
– Никто и не предполагал, что все зайдет так далеко. Мы думали, что Батиста – это худшее, что могло с нами случиться, но, когда Фидель национализировал компании по производству рома, все стало рушиться. – Она делает еще один глоток кофе, а ее взгляд смотрит в никуда. – Однажды они пришли к нам домой с письмом, в котором говорилось, что компания теперь принадлежит кубинскому правительству. Вот так. Одного листка бумаги оказалось достаточным, чтобы отобрать у нас то, что создавалось веками.
– Мне очень жаль, простите.
Я даже не знаю, почему и за что я приношу извинения. Возможно потому, что Пересы сумели сохранить свое семейное наследие – или по крайней мере создать новое, – в то время как Анна лишилась всего.
– Много времени прошло с тех пор, – отвечает Анна. – Тогда мы ничего не смогли сделать. Мои родители покинули Кубу спустя полгода. Больше я их никогда не видела. На протяжении многих лет мы поддерживали связь, как могли, но это были совсем другие отношения.
Несмотря на то, что после революции подобное было обычным явлением, мне сложно представить, каково это – быть разлученной со своей семьей в такой момент. После прихода к власти Фиделя на Кубе не осталось ни одного Переса. Мы все отправились в Соединенные Штаты и обосновались в Майами и Палм-Бич. Мы слились с этими местами, переодевшись в рубашки поло и платья с яркими принтами.
– Если вы не возражаете, я задам еще один вопрос.
– Ты хочешь знать, почему я осталась?
Я киваю.