– У нашего государства такой огромный потенциал. Так много возможностей. Но оно каждый раз разбивает наши сердца, когда мы осмеливаемся надеяться на большее. Великая революция Фиделя должна была принести нам равенство. Но огромное количество проблем, существовавших до нее, продолжают существовать до сих пор.
– А каким бы ты хотел видеть это государство? – спрашиваю я, встречаясь с ним взглядом и не в силах отвести глаз. Встречала ли я когда-нибудь такого человека, как он?
Нет.
– Свободным. Демократическим.
Он подносит сигару ко рту, глубоко затягивается и выдыхает облако дыма.
– Мне бы хотелось иметь право голоса. Свободно протестовать, когда я не согласен с тем, что делает мое правительство, и при этом не бояться возмездия. Свободно слушать музыку без страха, что режим обвинит меня в поклонении Западу и за это бросит в тюрьму. Я не хочу целыми днями оглядываться через плечо и гадать, а не является ли мой сосед сотрудником тайной полиции. Не хочу подозревать, что один из моих студентов приходит на лекции только за тем, чтобы шпионить за мной, и если я случайно скажу что-то не то, за мои слова меня арестуют или того хуже.
По спине у меня пробегает холодок. Именно об этом предупреждали мои двоюродные бабушки.
– Я хочу иметь что-то свое, – продолжает Луис. – То, что правительство не сможет отнять у меня, то, что принадлежит только мне. Если мы уедем, правительство войдет в наш дом и произведет инвентаризацию всего имущества, чтобы убедиться, что мы ничего не взяли с собой. Мы не владеем мебелью, предметами, которые были в нашей семье на протяжении многих поколений. Даже фотографии в рамках на стене, сделанные моим дедом, нам не принадлежат.
Желание взять его за руку, чтобы утешить, так сильно, что я протягиваю руку, прежде чем успеваю опомниться. Я отдергиваю руку, мои пальцы сжимаются в кулак. Между нами особая связь, и он не может этого не чувствовать.
– Я не хочу ни от кого зависеть. Я хочу сам распоряжаться своей жизнью.
Его слова отзываются в моем сердце.
– Я не хочу быть просто статистической единицей, каким меня воспринимает наше правительство. Еще один продовольственный паек, еще один рабочий, еще один кубинец, который несвободен в своей собственной стране.
Мое сердце разрывается от его слов.
– Мы – послушные маленькие солдатики, которые выживают, не привлекая к себе внимания. Я устал надевать форму и притворяться тем, кем я не являюсь. Я устал избегать свободных мыслей, устал хоронить эти мысли, чтобы они не погубили меня или мою семью. Мне тридцать шесть лет, и каждый мой день – это борьба. Я прилагаю усилия, чтобы пережить новый день и удовлетворить свои основные потребности. Я должен заботиться о бабушке, о моей семье, должен сделать так, чтобы на столе была еда. И у меня из-за этой ежедневной борьбы за выживание просто не остается сил на то, чтобы думать о будущем.
– Как ты думаешь, теперь, когда дипломатические отношения укрепились, ситуация улучшится?
– Надеюсь, что так. Но что может измениться? Мы просто станем обслуживать больше туристов и принимать круизные суда? Как во времена Батисты, когда американская мафия со своими отелями и казино управляла Гаваной, а Голливуд использовал это место как свою игровую площадку? Неужели у Кубы нет никаких шансов стать чем-то большим?
Тень падает на его лицо, и я вижу там синяк. Луис потирает подбородок, опустив глаза.
– В Гаване есть рестораны, которые моя бабушка, когда была маленькой девочкой, часто посещала со своей семьей. Теперь только туристы могут позволить себе поесть там. Мы же гости в нашей собственной стране. Второсортные граждане, которым не повезло родиться кубинцами.
Он поднимает голову, чтобы встретиться со мной взглядом, в его глазах читается дерзость. Нам, кубинцам, плохо удается долго носить маску смирения.