Когда мы покинули Кубу

Если не считать потери веса, то он не сильно изменился с нашей последней встречи. По-прежнему красив. По-прежнему Эдуардо.

Я сглатываю слезы, стоящие комом у меня в горле.

Тяжесть направленных на нас любопытных взглядов давит. Слыша шепоток, пробегающий по гостиной, я краснею. У меня дурная слава. Будучи любовницей известного политика, по слухам, я еще и состою в связи с одним из участников операции в заливе Свиней. К завтрашнему дню сплетни о нас разлетятся по всему городу.

Эдуардо ничего не говорит, да и не нужно. Время не ослабило связь между нами. Наша дружба по-прежнему важнее родственных связей.

Я киваю, по выражению глаз и по наклону головы поняв, о чем он меня спрашивает.

Мы выходим из гостиной и идем в кабинет Хуана. Эдуардо закрывает за нами дверь.

Я спешу сесть на диван, пока дрожащие ноги не подкосились. Я знала, что Эдуардо здесь будет. Затем и приехала, чтобы его повидать. Но мне и в голову не приходило, что наша встреча так меня потрясет.

– Хорошо выглядишь, – говорит он. У меня сжимается сердце. – Красива, как всегда.

Его слова ранят, и я почему-то чувствую, что он намеренно причиняет мне эту боль.

– Я думал о тебе. Каждый день, пока сидел в этой чертовой яме. Всем про тебя рассказывал. Беатрис Перес… Сахарная королева… Такая прекрасная, что даже поверить трудно…

– Как это было? – спрашиваю я, ощущая у себя внутри отголоски его страданий.

– Думаю, тебе незачем об этом знать. Или ты мало трупов видишь во сне?

– Как это было? – повторяю я.

С каждым словом, которое он в меня швыряет, мой голос становится сильнее. Я вбираю в себя его боль, она нарастает во мне. Может быть, за все эти ночи, проведенные в объятиях любимого, я стала слишком самодовольной, потеряла хватку? Неужели Куба и ее будущее отодвинулись для меня на второй план?

Эдуардо отворачивается от меня и подходит к одному из книжных шкафов, стоящих по обе стороны от внушительного письменного стола Хуана. Мужу моей сестры наш отец наверняка передаст управление своей компанией, чтобы тот, когда придет время, уступил место Мигелю. Сахарную империю Пересов должен был унаследовать Алехандро, но не захотел, а потом его убили. Теперь она достанется моему зятю.

Для моего отца сахар – страсть, которой я никогда не разделяла. Я всегда понимала, сколько вреда это производство причинило Кубе и ее народу. А отец, очевидно, ставит на первый план другие практические соображения.

– Там было как в аду, – наконец отвечает Эдуардо, по-прежнему стоя ко мне спиной. – Едва мои ноги ступили на песок того пляжа, я сразу же пожалел о глупом геройстве, которое толкнуло меня на такую глупость. Я мог остаться здесь, пить шампанское и танцевать с милыми девушками, ищущими мужей. – Он резко поворачивается. Его губы кривятся в ухмылке, глаза бегают по мне, осуждая меня за то, что я пила шампанское и танцевала, пока он истекал кровью. – Чертовски бестолковая трата жизни! – бормочет Эдуардо, обращаясь скорее к самому себе, чем ко мне. – Они понимали, – продолжает он. – Американцы. С самого начала они должны были понимать, что нас слишком мало, что мы недостаточно вооружены, что нам не справиться без их участия, что той поддержки, которую мы получили, слишком мало. Они бросили нас. Спрашивается, зачем? Чтобы избавиться от иммигрантов, мутивших воду в Южной Флориде. Чтобы сохранить свою нелепую репутацию в глазах международной общественности. Можно подумать, весь остальной мир не знает, на что они способны и чему на самом деле преданы, насколько выше ценят собственные интересы, чем интересы других народов. Как это было? – произносит Эдуардо, передразнивая меня. – Сама знаешь как. Тебе известно, что Фидель делает с заключенными.

Мне действительно известно. Эдуардо продолжает:

– Нам, пожалуй, пошло на пользу то, что за нас торговались. Мы по крайней мере чего-то стоили. Сначала он хотел тракторы, потом деньги. Много денег. Я, конечно, должен быть благодарен: за меня заплатили, не дали мне умереть там. Кеннеди и его всесильные друзья-политики спасли мою жизнь.

Вот оно! Надвигается, как шторм. Я узнаю эту злость, узнаю эту опасную безудержную ярость, которая пробивает себе путь наружу. Она так свойственна Эдуардо.