– Я думала, после Плайя-Хирон ты…
– Сдамся? Вернусь к прежней беспорядочной жизни?
– Не захочешь больше рисковать.
– Какое мне дело до риска? Разве я еще не все потерял?
– По-моему, нет. Есть люди, которые о тебе беспокоятся. Твои родители…
– А ты?
– Я твой друг, – отвечаю я осторожно.
Эдуардо вздыхает.
– Ах, Беатрис. Иногда я не могу понять, думаешь ли ты, будто обманываешь меня, или знаешь, что обманываешь себя. – Он кивком указывает на записку. – Я заберу тебя в шесть утра двадцать шестого числа.
Я ждала этого. Визит отца подсказал: мой час пробьет уже скоро. И вот он пробил. Теперь я должна что-то сказать Нику. Должна попрощаться с сестрами, с семьей, причем, вероятно, навсегда: я могу оказаться за решеткой, как Эдуардо, или меня найдут мертвой на улице, как Алехандро.
Внезапно мне начинает казаться, что четыре дня – это совсем мало.
Эдуардо идет к двери. Взявшись за ручку, оборачивается и с неожиданной мягкостью в голосе говорит:
– В Далласе на Кеннеди было совершено покушение. – У меня останавливается сердце. – В них с женой выстрелили, когда они ехали в автомобиле.
– Он… – я не могу договорить, волнуясь, конечно, не только за президента, но и за Ника.
Нет, Ник не мог быть в президентском кортеже, он отправился в Даллас с другой целью. На секунду я теряю равновесие. Эдуардо протягивает руку, чтобы меня поддержать:
– Кеннеди в больнице. Включи телевизор. Мне жаль. Больше я ничего не знаю.
Я сижу в гостиной перед телевизором, ожидая новостей о президенте. Телефон молчит. Вдруг раздается стук в дверь. Я открываю и, к своему удивлению, вижу Марию: на ней школьная форма, глаза красные, заплаканные.
– Почему ты не на занятиях? – спрашиваю я, впуская ее.
– Ушла.
– Ушла? Из школы нельзя просто так уйти. О тебе будут волноваться. Нужно обязательно предупреждать…