Игнасио Сулоага «Селестина»
Утром я ужасно торопилась — вчера вечером я опять не поговорила с Аннорой, и твёрдо решила сделать это утром, но и тут меня постигла неудача. Аннора упорно скрывалась от меня: вчера — она устала, сейчас — ещё спит, видимо, вечером будет и то и другое. Она даже на завтрак не вышла, и мы с Артуром завтракали вдвоём, и снова я ловила на себе его странные взгляды. Вечером нужно обязательно выведать всё у Анноры. Я совершенно точно чего-то не понимаю! И мне нужно выяснить — что же это?
Машина довезла нас до большого дома в центре с элитными квартирами. Одна такая квартира, как правило, занимала половину этажа, а иногда и весь этаж. Это было очень престижно и дорого. Артур говорил, что у Дона Хакобо проблемы с деньгами? Судя по его жилищу, этого не скажешь. Хотя, всё в этом мире относительно. Бедняк купил булку и чувствует себя богачом, а богач не может себе позволить новую картину и чувствует себя нищим.
Мы поднялись на самый последний этаж, и уже у лифта нас встречал Дон Хакобо, он дружески хлопнул Артура по плечу, а мне поцеловал руку и повёл в свои апартаменты.
И едва мы вошли в длинный коридор, я поняла, что обозначала лукавая улыбка Артура вчера, и на «что» он так загадочно намекал. Дон Хакобо коллекционировал картины и скульптуру в жанре «ню».
Я застыла буквально в самом начале коридора перед первой же красоткой в восточном стиле. Не то что бы меня смущали подобные полотна. Я уже давно не была пугливой девственницей, да и современные реалии и прожитые самостоятельно два года наложили на меня свой отпечаток. Но всё же, вот такая обнажённая натура не в музее, а в частной коллекции меня немного смутила.
— Милая, давай я тебе устрою небольшую экскурсию? Это полотно современного художника Антонио Гарсиа Менсиа и называется оно…
— «Одалиска» — закончила я за него, и, как мне хотелось бы верить, спокойным тоном, ничем не выдавая моего небольшого волнения.
— Ты видела раньше эту работу? — притворно расстроился Артур и недовольно нахмурил брови.
— Нет. Просто угадала. Это было не сложно.
— Пойдём дальше. А это.…Хм. Хакобо? Я не помню? Это кто?
— Игнасио Диас Олано. Тоже современный испанский художник. Картина называется «Разбитое сердце», — отозвался довольный хозяин.
На полотне обнажённая девушка рыдала в подушку. При этом на ней не было ни клочка одежды. Мне вот показалось очень спорным утверждение, что можно оплакивать, пусть даже в собственной спальне, своё разбитое сердце в таком виде. Гораздо комфортнее это делать хотя бы в халатике. Но мужчинам-художникам безусловно виднее, как мы оплакиваем разбитые сердца. Они это видят так, как на картине: женщина раздевается донага и садится плакать в подушку. И я даже фыркнула от подобной идеи.
— Да. Мы с Хакобо были недавно у него в мастерской, здесь в Мадриде. Так вот, у него сейчас в работе презабавная картина. Он на улице увидел сценку. Три почтенные дамы сплетничали на улице. И представь себе, так увлеклись процессом, что даже не заметили, что собачка одной из сплетниц помечает территорию непосредственно на пышную юбку своей хозяйки сплетницы. Он так и назвал картину «Наказание сплетницы». Представляешь, Мари, какой от неё будет запах пока она до дома дойдёт!? — и Артур с Хакобо громко расхохотались.
— Да! Помню, как мы смеялись над этой картиной. Кстати, Игнасио предлагал мне её купить, но она мне совсем под интерьер не подходит. Вот если бы они голые сплетничали, тогда другое дело! — эти два великовозрастных болвана снова расхохотались.
— Идём дальше. Вон там — моя любимая, — сказал Артур, и меня потянули вглубь квартиры.
— Это тоже Антонио Гарсиа Менсиа. Хакобо их сразу две купил. Эту и Одалиску, когда был у него в мастерской. Эта называется — «Тщеславие», — и он выжидающе посмотрел на меня.
— Что? — приподняла я брови, не понимая, чего он от меня ждёт.