Ванесса Вон снова на вершине пищевой цепочки.
Рошель поднимает бокал в шутливом тосте.
— За невезучего ублюдка. Пусть он сгорит в аду.
У меня кружится голова, когда становится ясным поразительное открытие. План Алекса подставить Брюстера. Он вовлек маму, а это значит, что у меня нет выбора, кроме как согласиться с ним.
Я должна увезти ее отсюда, чтобы защитить. От себя, от Алекса. От серийных убийц и опасных преступников.
— Мама, хватит безумных разговоров. Почему бы тебе не отправиться в круиз с Рошель?
Она усмехается.
— Послушай, Блейкли. Как думаешь, кто управлял бизнесом твоего отца и его связями? Думаешь, на ланчах и коктейлях построили половину Нью-Йорка? — она подходит ближе ко мне и понижает голос. — Моя дочь не погибнет из-за какого-то жуликоватого финансового консультанта-насильника.
Мое дыхание прерывается, в ушах гудит, заглушая звуки города. От суровой холодности в ее зеленых глазах у меня мурашки бегут по коже. Откуда она так много знает об Эриксоне?
— Послушай свою маму, милая, — говорит Рошель, прерывая мои тревожные мысли. — Этот город безумен. Но деньги правят. Позволь нам защитить тебя.
— Да, окей, — говорю я, но слушаю вполуха, перечисляя события сегодняшнего утра. Алекс бы не успел рассказать моей маме обо всей ситуации. О репутации Эриксона Дейвернса мама уже знала, но точно не через клуб трофейных жен.
— Ты знала, кто были мои клиенты, — говорю я ей, и в моем тоне звучит тяжелый подтекст. — У тебя… был к ним доступ. Ты следила за ними сама.
Она поднимает подбородок, убирает челку со лба.
— Работа матери — убедиться, что ее ребенок защищен. Независимо от того, ценит она это или нет.
Я ошеломленно смотрю на Рошель, затем снова на маму.
— Последние шесть недель ты знала? И не сказала мне ни слова?
Мимолетное чувство вины появляется в складках на лице моей матери, прежде чем она умело скрывает это выражение улыбкой.
— Ты бы сказала мне правду? — требует она. — Если бы твой адвокат не связался со мной…
— Он не мой адвокат, — огрызаюсь я.
— Ты ни разу не приняла мое предложение о помощи, — продолжает она, ничуть не смутившись. — Если бы…