Тяжелая корона

— Мне все равно, — его голос тверд и окончателен. — У меня двое детей, Себ. Я надеюсь сделать больше. Я пропустил девять лет с Симоной. Я хочу прожить каждую оставшуюся мне секунду рядом с ней. Если бы на этой свадьбе что-то пошло по-другому… Симоне позвонили бы вместо ее мужа, летящего домой на самолете. Я не сделаю этого ни с ней, ни с Генри и Сереной. Моя дочь еще даже не знает меня, Себ. Я не хочу, чтобы она росла с одной лишь фотографией отца.

— А как насчет остальных из нас? — я спрашиваю его.

Данте смотрит на меня своими черными глазами, так похожими на глаза нашего отца.

— Я люблю тебя, Себастьян, — говорит он. — Я всегда буду любить. Но Симона и мои дети теперь моя семья. Я должен поставить их на первое место.

Я не могу поверить, что он действительно уйдет. Не сейчас, когда он нужен нам больше всего.

Но он уже поднимает чемодан, делая это так легко, как если бы он был пуст.

— Будь осторожен, Себ, — говорит он. — Это не похоже на ограбление хранилища или даже на твою свадьбу. Меня не будет там, чтобы спасти положение. На этот раз я не вернусь.

Я смотрю на него, не веря.

Он начинает идти к двери гостиничного номера. Я смотрю, как его широкая спина удаляется от меня.

Затем, как раз в тот момент, когда он поворачивает ручку, я кричу: — Подожди!

Он делает паузу, оглядываясь через плечо, не отпуская дверь.

— Я тоже люблю тебя, брат, — говорю я.

20. Елена

Грета еще несколько раз спускается в камеру, чтобы принести мне теплые одеяла, еду, попить и подборку книг из библиотеки Энцо Галло.

Одна из них Имя розы, детективный роман, который мы с Энцо подробно обсуждали, когда вместе сидели на позднем завтраке. По складкам на корешке и мягким, слегка помятым страницам, я могу сказать, что он, должно быть, читал ее много раз.

Кажется неправильным держать книгу Энцо и перечитывать ее, когда у него больше никогда не будет шанса насладиться ею снова.

И все же, читать ее странно успокаивающе, в том смысле, которого я, вероятно, не заслуживаю. Это возвращает меня к нашему разговору. То, как Энзо говорил со мной, как будто я был равной, и слушал мои ответы с неподдельным интересом. То, как он положил свою теплую, сухую руку поверх моей и сказал: — Нет такого удовольствия, как чтение, не так ли? Иногда это единственное, что успокаивает мой разум.

Теперь я чувствую, насколько правдивы были эти слова. Чтение этой книги облегчает мой разум, когда ничто другое не может. Я заблудилась в 14 веке, в мире итальянских монахов. И, наконец, я достаточно спокойна, чтобы снова лечь спать.

Когда я просыпаюсь, я не могу сказать, который час, день или ночь. Здесь нет окон, вообще нет естественного освещения. И, конечно, никакого вида на звезды.

В искусственном освещении камеры я вспоминаю, каким утешением для меня всегда была астрономия. Я смотрела на небо, и оно было таким бесконечным и необъятным, что по сравнению с ним даже мой отец казался незначительным. Звезды были так прекрасны и так неприкосновенны ни для чего на земле. Они олицетворяли идею чего-то большего… бесконечных возможностей.