Направляясь на кухню, я почти сталкиваюсь с Гретой, несущей корзину с одеждой из прачечной.
Грета ставит книгу на кухонный стол, настороженно глядя на меня.
— Куда ты идешь? — она говорит.
— Вниз.
— Как долго ты намерен держать ее там взаперти? — Грета требует. — Это неправильно, Себастьян.
Я разворачиваюсь к ней лицом, пытаясь сдержать ярость, которая постоянно кипит прямо под поверхностью.
— Как
— Прости ее или отпусти! — Грета говорит.
— Я не могу ее отпустить, — говорю я. — И я НИКОГДА ее не прощу.
Я говорю это с полной уверенностью. Но когда слова слетают с моих губ, они не кажутся правдой.
Я спрашиваю себя, что бы мне потребовалось, чтобы простить ее?
Она уже рисковала своей жизнью, чтобы спасти мою. Чего еще я хочу от нее?
Хочу ли я, чтобы она умоляла? Унижалась? Что докажет мне, что она действительно сожалеет?
Пока я размышляю об этом, Грета в отчаянии разводит руками:
— Это не ты, Себастьян! Что ты делаешь? Ты позволяешь Енину превратить себя в какого-то монстра.
Я могу сказать, что она не хотела мне этого говорить, выражение ее лица несчастное. Но все равно она говорит серьезно.
Я смотрю на Грету без гнева, только со всей серьезностью.
— Во мне всегда был монстр, — говорю я. — Енин просто выпустил его.
Грета качает головой, глядя на меня, ее бледно-голубые глаза обвиняюще смотрят.
— Тебе лучше не причинять ей вреда, — говорит она.