– Он клялся на мече. Меча у меня тоже при себе нет, но…
С этими словами Альгидрас подошел к кинжалу, выдернул его из земли, отер лезвие о штаны и положил кинжал на ладонь, направив острие в сторону сердца. Второй ладонью он накрыл лезвие и четко произнес, глядя на Миролюба:
– Клянусь, что никогда не стану делать зла побратиму.
Что-то в формулировке этой клятвы мне не понравилось, однако Миролюб кивнул, принимая ее.
– Пора мне, – коротко сказал он. – А то изжарюсь скоро в доспехе.
Альгидрас чуть улыбнулся, отточенным жестом возвращая кинжал в ножны, а потом поднял взгляд на Миролюба и вдруг застыл. Миролюб, не замечая этого, повертел головой и потер ладонью шею так, что влажные волосы встопорщились на затылке. Он не заметил взгляда Альгидраса, а мне вдруг стало дурно. Точно так же тот смотрел на меня на берегу Стремны, когда увидел на вороте платья Всемилы нарядную вышивку. Миролюб отер лицо и наконец посмотрел на Альгидраса.
– Что? – настороженно спросил он.
– Это твоя кольчуга? – медленно спросил Альгидрас.
Миролюб окинул себя взглядом, усмехнулся:
– А не похоже?
– Пластина на вороте всегда была?
– А, ты об этом? – Миролюб потер рукой кольчугу над ключицами.
Я прильнула к забору и жутко пожалела, что не стала рассматривать кольчугу. Миролюб стоял ко мне спиной, и я понятия не имела, о какой пластине они говорят и что в ней могло так насторожить Альгидраса.
– Пластина дядьки моего, Светозара. Он в битве с кварами погиб, у отца на руках. Еще до моего рождения. А почему спросил?
– А у Светозара она от кого была? – вопросом на вопрос ответил Альгидрас.
– Не знаю. Да на что тебе? Это просто оберег, хванец.
– Дядьку-то не сберег.
– А меня сбережет, – твердо ответил Миролюб.
– Может, и сбережет, – серьезно откликнулся Альгидрас. – Чему же еще верить, как не священным словам…
– Словам? – удивленно воскликнул Миролюб. – Я думал, узор просто.