– Я не уверен, что мне бы понравился твой мир. У вас так легко целуют без любви…
– А ты любил женщину, с которой вступил в обряд? Вы, я так понимаю, не только целовались, – парировала я, наблюдая за тем, как каменеет его лицо.
Я не хотела причинять ему боль, но, черт возьми, он сам обвинял меня неизвестно в чем…
– Обряд – это другое, – зло произнес он и с силой выдернул руку из моих пальцев, так, что у меня даже суставы хрустнули.
Я пошевелила занемевшими пальцами, чувствуя, как меня захлестывает волна гнева. Да кто он такой, чтобы меня осуждать?! Как у него – так «это другое», а как дело касается меня – так сиди на лавке и ни шагу за ворота. Да еще и рта не раскрывай.
– Другое? Ты меня бесишь своей привычкой выворачивать все так, как тебе надо. Привязанности у тебя нет – только обряд, жены нет – только ребенок! У тебя на все готовые ответы. И везде ты ни при чем! – выпалила я и, еще не договорив, поняла, что натворила.
Альгидрас сперва непонимающе нахмурился и открыл рот, чтобы ответить что-то явно нелицеприятное, а потом вдруг вся кровь отхлынула от его лица, и он прошептал побелевшими губами:
– Что ты сказала?
– Я… я… ерунду какую-то брякнула, – пролепетала я. – Не знаю с чего. Просто ты меня разозлил и…
На этот раз он схватил меня за запястье так, что сразу перекрыл ток крови. Да им тут и жгуты накладывать не нужно с такой силищей. В моем мозгу трепыхались бредовые мысли, в то время как я смотрела в его расширившиеся глаза и пыталась вытащить руку из захвата.
– Мне больно, – наконец проговорила я, пытаясь второй рукой разжать его пальцы. Пальцы раненой руки, между прочим. Здоровой он мне вообще руку бы сломал?
Вдруг он зажмурился, опустил голову и, резко выдохнув, разжал руку. Я отшатнулась и принялась растирать запястье. Он стоял неподвижно, лишь тяжело дышал. Я наблюдала за тем, как он старается взять себя в руки, и думала, что у него где-то спрятан нож и что я круглая идиотка, а еще что я… И тут он поднял голову. Если до этого мне казалось, что я видела в его глазах тоску, то я глубоко ошибалась. Ничего я не видела. Я отшатнулась, потом бросилась к нему и протянула руку, чтобы коснуться плеча, но так и не решилась.
– Альгидрас, – прошептала я. – Прости. Я… я не должна была ничего этого говорить. Я дура. Я… никогда больше…
– Ты что-то видела? – глухо спросил он, и под этим взглядом я не смогла соврать. Я глубоко вздохнула и прошептала:
– Сегодня ночью я видела во сне, как погибла ваша деревня. Я…
– Продолжай!
Он изменился до неузнаваемости. Не было смущенного мальчика, который стоял передо мной еще пару минут назад. Черты лица заострились, губа была закушена, а его взгляд я бы даже не взялась описывать.
– Это было очень страшно, – прошептала я, все еще надеясь отыскать в этом человеке недавнего мальчика, которого мне очень хотелось уберечь от боли. – Я не думаю, что стоит.
– Я уже это видел, – спокойно сказал он, хотя в глазах было столько всего, что мне едва удалось вдохнуть – так перехватило горло. – Меня уже не удивишь. К тому же ты сама говорила, что, возможно, так мы сможем понять, для чего ты это видишь. Разве нет?
Лишенный всяких интонаций голос звучал ровно, будто у робота. Я сглотнула и поняла, что спорить с таким Альгидрасом бесполезно.