Князь смотрел на Всеслава и еле сдерживал ярость. На себя – за то, что не стал вслушиваться в бред хванца, на проклятого хванца – что не мог сказать раньше, до того, как покалечили Миролюба, на воеводу – за то, что он успел, смог, в то время как сам Любим так и не сумел найти сына… да еще на то, что так и не взял себе Любим лобастого свирского щенка. Резко отвернувшись, он увидел, как Милонега гладит сына по голове – точно так же, как когда-то Добронега гладила Радима целую жизнь назад. А потом мальчик пошевелился и со стоном повернул голову. Унизанные перстнями пальцы Милонеги запутались в седых прядях. Милонега согнулась, будто ее ударили, и беззвучно зарыдала, а позади них вдруг послышался жалобный вой. Любим обернулся на звук. На руках одного из воинов скулила крупная собака с перевязанными шеей и боком. То ли о себе она жалела, то ли о мальчонке. Милонега распрямилась и посмотрела на воина с собакой. Тот смутился и отступил за спины товарищей, словно боясь, что пса сейчас выкинут со двора.
– Кликните Надина. Пусть он пса посмотрит, – неестественно спокойно произнесла Милонега, а потом, не удержавшись, всхлипнула в голос и ухватилась за запястье мужа: – Пусть Всеслав просит все что захочет! Мы у него в долгу неоплатном!
И сжала так, что у Любима рука занемела. Князь медленно повернулся к Всеславу и, едва взглянув в его глаза, сразу понял, что тот попросит.
На следующий день лекарь сказал, что Миролюб оправится, не просто, не скоро, но оправится, и Любим смог наконец отойти от постели сына. Милонега же так и поселилась в детской на долгие месяцы.
Свирцы собирались уезжать. Любим вышел во двор и долго смотрел на то, как два воина пытаются придумать, как устроить на седле собаку, чтобы та перенесла дорогу.
– Телегу возьмите, – сказал он наконец. – Медленней, зато пес ваш цел будет.
Воин помоложе засиял улыбкой и бросился вслед за Надином, князевым псарем, который, заслышав слова князя, уже спешил через двор. А сам Любим все ждал, чем же попросит отплатить воевода.
Воевода появился во дворе один; видно, сын его еще был на женской половине – прощался со Златой. Любим смотрел на то, как идет в его сторону Всеслав, и снова злость поднималась в груди. Злость на себя, на воеводу, на богов.
– Князь, хванец исчез! – откуда-то сбоку вынырнул перепуганный дружинник. Любим все-таки приказал заковать старика в железо, чтобы потом решить, что с ним делать.
– Как исчез?! – громыхнул князь.
И, распекая бледнеющего на глазах воина, князь уже понимал, как удалось исчезнуть хванцу. Он мог наказать охрану, мог хоть до смерти запороть половину челяди, виновного все равно не покарает. Потому что виновный даже не замедлил шага, направляясь к Любиму через двор, и глазам было больно от парадного алого плаща. Двор заполнился взбудораженными людьми. Кто-то шептал про исчезнувшего хванца, где-то скулила раненая свирская собака, а Всеслав остановился напротив Любима, и у него хватило наглости громко произнести:
– Дозволь просить, князь.
И Любиму ничего не оставалось, как кивнуть, сжав зубы.
– Освободи Свирь от княжеского права. Пусть твоя охрана прекратит брать то, что ей глянется. А ты уж ей пример покажи.
Любим не помнил, как в его руках оказалась плетка. Осознал, что сжимает упругую рукоять, только когда хлыст рассек воздух и прочертил полосу по лицу воеводы Всеслава. Тот словно чуял – прикрыл глаза ладонью. Мог бы и плеть перехватить, но не стал. И Любим кожей почувствовал, что весь двор смотрит на него, что сейчас каждый видит, как он отблагодарил спасителя своего сына. И не объяснишь им ничего. Впрочем, он князь. Он не должен объяснять.
– Так что, князь? – утерев кровь с лица, спокойно переспросил Всеслав, словно и не было ничего.
– Я исполню твою волю, Всеслав, – негромко ответил Любим и даже не добавил то, что так рвалось из груди: «Берегись!»
Всеслав со своими воинами и с частью княжеских в тот же миг умчался в Свирь, ощетинившуюся клинками и приготовившуюся к встрече с кварами. Квары все же вошли в Стремну, как и было сказано в свитке, но вновь пришлось им повернуть назад. Как и десятки раз до этого.
А Любим сдержит свое слово. Больше ни один воин не возьмет в Свири то, что ему по нраву, без согласия. И он сам будет подавать им пример. И спустя месяцы, приехав в Свирь, он увидит, что Добронега знает о том, что случилось на княжьем дворе, хотя готов будет голову положить за то, что не Всеслав рассказал ей об этом. Воевода не стал бы, потому что прекрасно знал, что женское сердце услышало бы это невысказанное «Берегись!».
Любим почти заставит себя забыть о Добронеге. Квары помогут. Квары, которые снова как одержимые будут рваться вглубь земель через Стремну раз за разом. И он почти позабудет о синеглазой жене воеводы. Почти…