Тогда Любим в первый раз понял, что ненавидит Всеслава. За речи эти правильные – нечего было князю в Свири делать, без него управлялись; за улыбку эту спокойную, словно он, князь, ребенок несмышленый, воевода, дескать, лучше все знает. А главное – за то, что пытался он у Любима Добронегу отобрать. Даже ту малость, что была: встречи эти редкие, крохи внимания. Уж он и подарками Радимку заваливал, и вертлявую младшую дочь Всеслава терпел, хоть не нравилась ему девчонка жутко, да ничего не помогало. Была Добронега приветлива, добра, да и только. Но Любим верил, что еще чуть-чуть побудет рядом, еще один взгляд она на него бросит – и у нее тоже дыхание перехватит. И тоже на всю жизнь, сколько бы та жизнь потом ни продлилась.
А потом Всеслав что-то заметил, хоть и был Любим осторожен и спокоен. Это он умел. Его сызмальства слишком спокойным для ребенка считали. А уж с годами и подавно мало что могло выбить его из колеи. Ну, разве что была тьма в памяти, когда мал
А однажды Всеслав молвил:
– Князь, поговорить с тобой хочу. У меня здесь воинов полный город. Они одного слова моего слушаются, но тяжело мне уже их сдерживать. Охрана твоя всякий стыд потеряла. Не княжеских кровей они, чтобы в любой дом входить да девок наших брать. Образумь их, князь, пока беды не вышло.
Смотрел тогда Любим на Всеслава и думал о том, что впервые слышит такую долгую речь от него, да еще думал, кто ему узор на рубашке вышивал. Еще от матери осталась или уже жена пальцы иглой колола? Да еще думал, что Стремна здесь ревет почти как беспокойное море. Да о чем только не думал, чтобы гнев свой загасить. За все эти месяцы, в каждый свой приезд Любим ни разу не воспользовался своим княжеским правом, хотя мог войти в дом воеводы и взять ту, что ему по нраву. И не сделал бы ничего воевода, а коли бы попытался, так на то охрана у Любима есть. А чужой бы не вмешался в это, хотя бы и кулаки чесались, потому что древнее оно – право княжеское. А то, что его м
– Прекратят, воевода. Только не обессудь, я вместо них правом княжеским воспользуюсь. Да в твой дом войду.
Застыл Всеслав, будто стужей его приморозило. И все смотрел безмолвно, только грудь под рубашкой ходуном ходила. А Любим ненавидел его в тот миг всей душой за то, что тот еще смеет думать, кого отдавать в жертву, ее или кучу безымянных девок. Смеет еще сомневаться в выборе, подлец! И когда уже князь сам едва не заорал в лицо воеводы: «Как ты смеешь еще думать?!» – Всеслав ответил, с трудом разжимая зубы:
– Ее не получишь.
И ушел тогда князь с берега Стремны, а в голове колоколом звенело: «Ее не получишь». А черное, злое, уже застлало разум. Осталась только мысль о том, что ошибается воевода. Он – князь, и он все получит.
Как добрался до воеводиного дома, Любим не помнил. Помнил только, что охрана его была за спиной.
Добронега стояла, склонившись у стола, за которым сидела измазанная кашей младшая дочь воеводы. И снова как кипятком окатило: тот посмел привести в дом меньшицу! Посмел, когда у него уже была она!
Любим помнил, как Добронега подняла взгляд и вмиг отшатнулась. И как подхватила на руки перепачканную девчонку. Помнил, как что-то выкрикивал ей в лицо, а девчонка ревела так, что в ушах звенело. Помнил испуг в синих глазах и то, как скользили по плечам тугие черные косы, когда Добронега качала головой. Отказывала… Она отказывала ему!
А потом Любим помнил чью-то хватку на плечах. Обернулся с единственным желанием убить того, кто смеет его сдерживать, и увидел воина, которого воевода называл Улебом. Едва успел крикнуть своим, чтобы того убрали с дороги, как появился сам воевода. Чернота разом спала, и звенеть в ушах перестало. Только слышно было, как орет девчонка на руках Добронеги. И сказал тогда Любим спокойно:
– Либо моей будешь, либо вдовий наряд примеришь.
А Добронега отшатнулась к печи и испуганно посмотрела на Всеслава. И был миг, когда она готова была шагнуть к нему, Любиму, но вмешался все тот же Улеб:
– Злое ты задумал, князь. Вся Свирь встанет.
И отступил князь, ненавидя эту правду, и тем же днем уехал из Свири.
Боги не преминули наказать его, когда две седмицы спустя оказался в его доме старый хванец. Князь принял его сперва приветливо, потому что с детства слышал об этих чудесниках столько всего, что сам чуть не богами их считал. Да только хванец тот, едва наедине остались, молвил:
– Зло рядом с тобой, князь. Зло, что на другое зло ответит. И оно сына заберет.
Рассмеялся тогда Любим, но на душе от слов тех осадок остался. Велел принять хванца как доброго гостя, но больше старался с ним не видеться. А еще Миролюба охраной окружил, точно как себя. Не понимал малец, отчего раньше можно было одному в рощу бежать, а теперь только во дворе да только с воинами за плечами. Но не мог Любим те слова из головы выкинуть.