– Она злится. Ты бросила ей вызов и опозорила перед остальными из Тринадцати. Она с ума сходит, пытаясь сохранить лицо.
– И волнуется. – Эвридика бросает взгляд на старшую сестру. – Она занимается уборкой.
Вздыхаю. Легко изобразить мою мать злодейкой вроде Зевса, но она правда нас любит. Просто не позволяет этой любви встать на пути ее амбиций. Моя мать может с невозмутимым видом раздавать приказы, как генерал, идущий в бой, но когда она волнуется, то занимается уборкой. Только это ее выдает.
Но в конечном счете это ничего не меняет.
– Она не должна была так со мной поступать.
– Никто с этим не спорит. – Психея вскидывает руки. – Никто вообще ни с чем не спорит. Просто мы беспокоимся. Спасибо, что позвонила и дала знать, что ты в порядке.
– Берегите себя. Я по вам скучаю.
– Мы тоже скучаем по тебе, – Психея улыбается. – Не волнуйся за нас. У нас здесь все под контролем, насколько это возможно. – Она вешает трубку, пока до меня не успевает дойти смысл ее слов.
Не волноваться за них.
Я и не волновалась. До этого момента.
Я перезваниваю. Долго слушаю гудки, пока Психея не отвечает на вызов. На этот раз Каллисто и Эвридики нигде не видно, и Психея выглядит уже не такой бодрой, как несколько минут назад. Я хмурюсь.
– Что происходит? Что вы не договариваете?
– У нас все хорошо.
– Да, ты это уже говорила, но звучит все так, будто ты пыталась меня успокоить, но ничего не вышло. Говори прямо. Что, черт побери, происходит?
Она оглядывается через плечо, и свет в комнате становится более тусклым, как будто она закрыла дверь или окно.
– Кажется, кто-то следит за Эвридикой. И не только за ней. Каллисто ничего не говорила, но она нервничает сильнее, чем того требует ситуация. И мне кажется, что я трижды видела одну и ту же женщину, когда покидала пентхаус.
По спине пробегает дрожь.
– Они знают, где я. Зачем им пытаться выслеживать меня через вас?
Психея поджимает губы и наконец отвечает:
– Я думаю, они следят, чтобы никто из нас не пытался сбежать.