Неоновые боги

Всему виной гордость.

Смахиваю золотистые волосы Персефоны с ее лица. Будь я хорошим человеком… Но я не такой. Сам встал на этот путь и пройду его до конца. Ее желание разыграть фантазию, которую я описал ей в ту ночь, должно привести меня в восторг. Возможно, чтобы заставить Зевса действовать, недостаточно того, что она меня трахает, но каждый раз, когда она скачет на моем члене у всех на глазах, мы приближаемся к этой точке. Каждый раз, когда люди распускают слухи о том, что видели у меня в игровой комнате, ее ценность в глазах Зевса уменьшается. Гениальный ход, чего не скажешь о причинах, побудивших меня его совершить.

Она хочет этого. А я хочу дать ей желаемое. Для меня этого достаточно.

Персефона шевелится и, отрыв карие глаза, улыбается.

– Доброе утро.

Глухой удар в груди, который в ее присутствии случается все чаще и чаще. Я не могу удержаться от ответной улыбки, хотя скорее мне хочется убраться к чертям из этой кровати и идти, не останавливаясь, пока не возьму себя в руки. Если я прежде не испытывал таких чувств, это не значит, что я не осознаю, что происходит.

Я влюбляюсь в нее.

Возможно, если отстранюсь сейчас, то успею спасти себя, но уже не уверен. В любом случае это не имеет значения. Я не остановлюсь, пока не буду вынужден, и неважно, сколько боли испытаю, когда все закончится. Снова глажу ее по волосам.

– Доброе утро.

Персефона прижимается ближе и кладет голову на мою усеянную шрамами грудь, будто их вид не вызывает у нее отвращения. Кто знает? Может, и не вызывает. Хотя она такая одна. Как-то раз во время отношений в юности я обнажился перед партнером, и его реакция оказалась достаточно сильной, чтобы гарантировать, что я не сделаю этого больше никогда. Возможно, другие мои партнеры оказались бы более доброжелательными, но я не дал им шанса.

Такого, какой даю сейчас ей.

– Все в порядке? – Ее рука подрагивает, будто Персефона хочет прикоснуться ко мне, но потом заставляет себя опустить ее мне на поясницу. С уважением относится к тому, что мне по-прежнему очень трудно лежать в утреннем свете, выставив шрамы на виду. – На этой неделе ты почти ничего не говорил о линиях поставки и прочем.

Медленно выдохнув, стараюсь расслабиться. Сам не знаю, чего хочу: чтобы она прикасалась ко мне или не прикасалась. Видимо, во всем, что касается этой женщины, я вообще ни черта не знаю. И чуть ли не испытываю облегчение от возможности сосредоточиться на проблемах, которые решаю за пределами этой спальни.

– Мы в режиме ожидания. Запасы сокращаются, но мы были готовы к этому. Зевс даже не приблизился к нашим границам.

Она напрягается.

– Я не могу поверить, что моя мать может быть так жестока. Мне так жаль. Я правда думала… – Она невесело смеется. – Я не знаю, о чем думала в ту первую ночь. Что никто не хватится меня, если исчезну? Оглядываясь назад, полагаю, что это было недальновидно.

– Дело не столько в том, что это было недальновидно, а в том, что ты была напугана и спешила действовать. – Но я достаточно хорошо знаю Персефону и понимаю, что для нее действия без плана сродни непростительному прегрешению. – Просто это означает, что ты человек. Люди порой пугаются и убегают. Не нужно корить себя за это.

Она шумно выдыхает, но ее мысли по-прежнему сосредоточены на чем-то вне этой комнаты.

– А мне непозволительно быть человеком. Особенно, когда мое будущее висит на волоске. Но даже в этом случае я должна была думать не только о себе. – Значит, мы опять к этому возвращаемся.

Я заключаю ее в объятия и прижимаю к себе.