Неоновые боги

22
18
20
22
24
26
28
30

– Завтра у нас будет вечеринка.

– В… вечеринка.

– Угу-м. – Наконец-то он носом отодвигает трусики в сторону, а потом долго и основательно целует меня там. – Скажи, чего ты хочешь. Опиши подробно.

Мне приходится сдержать стон.

– Что?

– Сейчас же.

Я смотрю на него сверху вниз. Он хочет, чтобы я прямо сейчас описала, чего хочу, пока он трахает меня языком? Видимо, да. Я прикусываю нижнюю губу и стараюсь сосредоточиться, противясь волнам удовольствия, которые он посылает по моему телу. У меня было предостаточно времени, чтобы изучить и свои вкусы, и вкусы Аида, но по моим ощущениям это совсем другое дело.

– Я… эм… я хочу.

Я не хочу ему говорить.

Сжав пальцами его волосы, я приподнимаю бедра, открываясь перед ним. Но он больше не прикасается ко мне языком. Я сжимаю его руками, но Аид все равно с легкостью отстраняется от меня. Нахмурив брови, вглядывается в мое лицо.

– Учитывая все, чем мы занимались в последние несколько недель, какое желание могло вызвать у тебя такую неуверенность?

– Мне нравится быть с тобой. Нравится все, чем мы занимаемся.

Он хмурится еще больше.

– Персефона, если бы я не был готов дать все, что тебе нужно, то не стал бы спрашивать.

Я не хочу. Я правда не хочу. Это слишком неправильно, слишком пошло даже для нас. Понимаю, что крайне лицемерно требовать от Аида, чтобы он не сдерживался со мной, а потом самой поступать точно так же, но мне кажется, тут все иначе. Так и есть, все иначе.

Пока я продолжаю бороться с собой, Аид садится и сажает меня к себе на колени. Моя спина прижата к его груди, а ноги разведены по бокам от его бедер. Совсем как в тот раз, когда он заставил меня кончить, а потом я скакала на нем у всех на глазах.

В ту же ночь, когда зародилась фантазия, которую я теперь боюсь озвучивать.

Запустив руку мне в трусики, Аид обхватывает меня ладонью и вводит два пальца. А потом замирает, пригвоздив меня к месту.

– Ты напряжена, маленькая сирена. Нахлынули воспоминания?

– Нет, конечно. Почему ты так говоришь? – Я быстро тараторю, а голос звучит так хрипло, что моя напускная храбрость выглядит совершенно неубедительной.