— Ага.
— И этот самолет принадлежит тебе?
— Я владею десятой долей, — отвечает Стелла с застенчивой улыбкой. — Остальные у Хэнка. Он позволил мне выкупить часть, чтобы я не чувствовала себя нахлебницей, собираясь полетать.
В ее голосе появляется нежность, когда она говорит о Хэнке, что заставляет меня, ну, не совсем ревновать, но…
— Кто такой Хэнк?
— Инструктор и владелец летной школы. Когда мне было шестнадцать, отец летом работал здесь механиком. Я зависала рядом, и Хэнк предложил поучить меня. В ответ я работала в пекарне его жены дальше у берега. Мне легко было принять это решение. — Ее гладкий лоб хмурится. — А потом мой отец ушел, как делает всегда, когда ему что-то надоедает, но Хэнк придерживался соглашения, несмотря на то, что папа остался должен ему денег.
Этот крысеныш бросил и Стеллу. Я прочищаю горло, отгоняя фантазию о том, как выслеживаю бросившего ее отца и надираю ему задницу.
— Хэнк, кажется, хороший парень.
— Просто золотой, — отвечает Стелла. — Он годами обучал меня.
— Вы, должно быть, близки.
Она пожимает плечами и проводит по пятну на белой краске самолета.
— Хэнк не совсем такой. Он больше похож на сварливого старика, питающего слабость к неуклюжим подросткам-бездельникам. Мы прекрасно ладим, но не обмениваемся рождественскими открытками или чем-то таким.
Еще один человек в ее жизни, который удерживает Стеллу на расстоянии вытянутой руки.
— Ты бы хотела снова встретиться со своим отцом?
Ее рот кривится, как будто девушка съела что-то неприятное.
— Почему ты спрашиваешь?
Дерьмо. Надо рассказать. Но я не могу. Не тогда, когда при упоминании отца на ее лице появляется выражение, словно она увидела привидение. Не тогда, когда все в ее позе кричит о боли и включении защитного механизма.
Я пытаюсь пожать плечами, но они слишком напряжены.
— Мы говорим о Хэнке, который, вроде как, напоминает отца.
Стелла негромко смеется.