– Шэрон, я могу спасти вашу дочь.
Некоторое время Шэрон молчала.
– Это не смешно.
– Я и не шучу. Мне нужен всего один ответ. Я могу спасти вашего ребенка и так, – безучастно добавила Париса на фоне шума автобуса, низкого гула паба, мимо которого, видимо, проходила, – но если поступим как мне нужно, будет куда проще.
Шэрон прикинула варианты… И решила: да ну его в задницу, выбор – один.
– Кого вы ищете?
Париса так же, не колеблясь, назвала имя:
– Атлас Блэйкли.
Информация подобного рода защищалась тоннам и протокола, горами форм и запросов на одобрение, которые Шэрон, как ответственный сотрудник отдела логистики и снабжения, должна была получить. Форд и сам не раз грозился начать процедуру, однако был по уши занят выходками одного избалованного александрийца и запросами совета директоров Общества. Шэрон знала, что бюрократия – это порой кошмар наяву.
А еще оружие. Или дар.
Шэрон Уорд, может, и не имела ключей от королевства, зато у нее был пароль администратора. Если знаешь нужную дверь, то и его хватит.
– Что ж, хорошо, мисс Камали. Пожалуйста, повисите.
Это тянется долго, целых десять лет. Алексис спасает остальных до тех пор, пока получается. Но вот приходит конец. Рак. И с медитами такое случается: мутацию клеток не предсказать, можно лишь остановить или замедлить, вот только Алексис замечает онкологию слишком поздно – списывает вечную усталость на занятия некромантией, на дом, который тянет силы (из Атласа тоже, пусть и не так быстро, не так жадно). Сперва Алексис лишается магии, и вот она уже просто душа в плену увядающего тела. Теперь Атлас моет ее, читает ей книги и заново пытается любить ту, которую не может спасти.
Жизнь всегда казалась ей скучной, но и помирать она тоже не торопилась.
«Не просри», – говорит Алексис. Атлас знает, что она имеет в виду жизнь, что так она велит ему выйти в мир и совершить нечто прекрасное. Он слышит это в ее проклятом сознании, однако дает себе неверно истолковать прозвучавшие слова и тем совершает жестокое предательство. Алексис говорит «Не просри», он хочет слышать «Исправь». Атлас говорит себе, что может ее спасти, обещает сделать все заново, создать новый мир, лучше этого.
К тому времени он обнаружил Далтона Эллери, выбранного Обществом, а поскольку Атласу открыты неявные стороны определенных явлений, то способности аниматора вызывают у него сильную, глубокую тревогу. А еще он добился немалых высот – он ведь очень амбициозен, – и знает, что некоторые умы и судьбы можно изменить. У силы есть свой цикл, подъемы, которые предшествуют падению, и когда Атлас пребывает в своей низшей точке, то ошибочно полагает, будто видит вершину, шанс и хватается за него.
Эзра Фаулер никого не купал, не кормил лапшой и не выслушивал обвинений, он отказывается замечать очевидные знаки опасности: то, как преобразился Атлас, как он сменил гардероб, манеру речи, восприятие. Эзра не видит, как Атлас молча упрекает его, но только не в собственных грехах, а в том, чего, по незнанию, не совершил Эзра, сохранив Атласу жизнь. Атлас теперь верит, что при единственно верном исходе, которого так никто и не устроил, умереть должен был он, Атлас Блэйкли.
Внедрять идеи несложно. Манипуляции разумом требуют усилий, но все не так уж и трудно, куда труднее пережить горе или когда жизнь медленно становится невыносимой. Самое тяжкое – это просыпаться по утрам и продолжать жить, а это удается Атласу лишь путем подведения собственной жизни к единственному исходу, единственной определяющей цели.
«Давай станем богами». Вы же понимаете, что это значит? Это не какой-то там детский запрос славы и богатства, ведь всемогущество означает всеобъемлющую мудрость – познание всех видов грусти, всех видов боли.
Атлас Блэйкли не стал бы ниспосылать благословений; ему такое на фиг не нужно. Ему подавай контроль, способность переписывать исход. Уж вы-то должны понимать подобную тягу. Лучше всех, к слову.