Крах Атласа

22
18
20
22
24
26
28
30
Рэйна

Значит, Атлас Блэйкли так и не даст ей смысла, а Нико де Варона – не подарит искупления. Далтон Эллери умер, а с ним – и всякая надежда на спонтанное творение.

Чем дольше говорила Париса, тем меньше возможностей оставалось у Рэйны. Они пропадали одна за другой, словно нити судьбы, срезанные с пальцев: Рэйна смотрела, как они падают, даже не сознавая опасности. Не пытаясь ловить их.

Она не заметила, как Париса замолчала. Голос ее еще не смолк, еще не сменился криком где-то поблизости, а слова уже потеряли значение. Кизил зашелестел, выражая соболезнования, каждый стебелек травы увядал под ногами у Рэйны. Внезапно навалилась усталость, такая сильная, что зазвенело в ушах.

«Есть дар, а есть талант. Как бы вы назвали это?» – спросил у нее в голове Атлас.

«Проклятие». Вроде любви и потери. Жить в принципе значило смотреть, как что-то умирает.

Рэйна поняла, что этот звук в голове, крик – ее собственный. В нем звучали не то гнев, не то боль; не то горе, не то печаль… или все вместе взятое. Ощутив ладонями мягкую землю, она осознала, что стоит на коленях, вливая свою скорбь в сочувствующую влажную землю. Что-то нежно смыкалось на запястьях, выползая из ладоней, точно лоза.

Какой смысл, ради чего сражаться, противясь судьбе? Мир так и будет брать и брать у нее, брать и брать. А то немногое, что он дает-таки ей взамен, в конце концов тоже отнимут. Наверное, смысл был. А может, смысл именно ее жизни значил теперь не больше, чем травинка. Неужели это высокомерие говорило ей, будто бы ее ждала великая судьба, а не тот же неотвратимый конец, что ждал все сущее? Она отдалась предназначению, выплеснув волны энергии, устроив взрыв ее, подчинилась: «Ну так заберите, оно мне не нужно. Я не заслуживаю.

Я не знаю, как все исправить. Просто заберите у меня это все».

Земля задрожала. Солнце исчезло: затемненное, мертвое, оно скрылось. Под коленями затрещали корни, защелкала лоза под ладонями. Распустились бутоны, обнажились шипы. Черная сырая земля разошлась, словно губы в улыбке, словно свежая рана, а Рэйна всю себя отдавала ей, без остатка. Под ногами зажурчал ручеек.

«Вопрос лишь в том, Рэйна, ради чего ты готова утонуть?»

Опустилась вечерняя глухая тьма, и сотворенная Рэйной ночь проглотила полдень. Расселина сочилась водой, та забила ключом, а он стал речушкой. Над головой сомкнулся навес из густых веток, сквозь который не было видно солнца, не было слышно капели дождя. Земля в тени поднявшихся каскадами дубов покрылась мхом, в корнях прятались грибные ямы. По берегам от новой реки взбирались вверх тонкие бледные буки, усыпанные звездочками лишайника. Молодая поросль, эти тихие слезы, расходилась рябящимися волнами колокольчиков, ведьмиными кругами ландышей. Папоротники вились на кончиках, словно манящие пальцы судьбы. Рэйна была привязана к этому. Все они когда-то вернутся в землю. Листья падали, как снежные хлопья, желтые пятнышки, кружащие в воздухе и ложащиеся на землю. Теперь давать стало проще, много проще, и, начав, она уже не могла остановиться. Боль слегка унялась, притупилась.

«Берите все».

Что-то рывком подняло Рэйну за руку, и она поскользнулась, запнувшись об острый камень, о спутанные корни на берегу потока, делившего теперь надвое территорию поместья. Выбираясь из воды, она ушибла подбородок о булыжник – упала на ладони лесу, окружавшему ее, словно клетка, за стенами которой больше ничего не имело значения. Тогда Рэйну снова взяли за руку, потом перехватили за талию – и потянули вверх. Рэйна шатко подалась в сторону, а следом за ней вытянулся молодой росток. Совсем ребенок, дитя.

«Рэйна, – раздался в голове голос Парисы. – Рэйна, прекрати, пока все не отдала».

– Мне оно не нужно. – Рэйна говорила, превозмогая боль в груди; она словно выжимала кровь из прокола на пальце. – Я не хочу этого. Пусть кто-то другой забирает себе. Пусть достается другим, я не могу…

Она осеклась, почувствовав окружающий ее невозможно густой аромат жасмина.

Нет, он не душил ее – обволакивал.

Ее саму бережно обняли.

Правда вылетела из нее вместе с выдохом:

– Я столько времени потратила зря. – Ее голос был тих, как голос глупого инжира в горшке, того, который любил только солнечный свет, сплетни и – непонятно почему – саму Рэйну. – Столько потратила… – Сквозь жжение в груди она чувствовала, как что-то рвется наружу. – Мне надо это отдать, мне надо…