— Нету, — констатировал свой провал я после планомерных поисков.
— Плохо, — ответил Гришка и недолго думая, схватил Зубатова-Моню за ноги и втащил ко мне в квартиру.
— Гришка! — возмутился я, — погоди! Зачем ко мне?
— А куда? — удивился он, — ко мне на первый этаж что ли? К тебе он ближе всего.
— Но я не хочу…
— Мало ли чего ты хочешь, — вздохнул Гришка, осуждающе посмотрел на повисшую на одной петле дверь, приподнял её и насадил обратно на петлю, — вот так-то лучше будет.
Я не мог согласиться, но деваться было некуда.
Гришка ушел, оставив после себя запах ландышей, а я удручённо посмотрел на лежащего на полу Зубатова-Моню.
— Ты бы ему хоть подушку дал, что ли, — проворчал Енох, — ему же неудобно спать на полу.
— Так пусть к себе домой на кровать идёт, — возмутился я но таки сдёрнул с кровати покрывало и набросил на мирно спящего алкаша Моню.
Моня всхрапнул и заулыбался во сне.
— Хорошо ему! — опять позавидовал Енох.
Но я не стал больше ничего обсуждать и отправился спать.
Уже сквозь сон я слышал крики и скандалы в коридоре. Среди общего шума резко выделялся визгливый голос Лизетты. Ему вторил возмущенный басок Гудкова.
Потом кто-то настойчиво стучал ко мне в дверь, но я уже крепко спал…
Утро началось неожиданно. Сперва завопил Енох:
— Гришка! Гришка! Вставай!
Но я не хотел вставать. Наоборот, закутался с головой в одеяло и отвернулся.
Проснулся я ближе к обеду. Как ни странно, невзирая на все предыдущие события, выспался я отлично. Плечо и грудь практически не болели. Вот хорошо же иметь молодой организм — заживает всё как на собаке!
Я улыбнулся, взглянув в окно, где сквозь плотно задвинутые шторы пробивался лучик света.