Шикша

— Чтобы не сеять панику.

— Но это же ЧП!

— Для нас это привычно. Работа такая — жизни людей в обмен на пользу Родине. При мне за десять лет уже восемь человек наших в экспедициях погибли. Двое в Туркменской ССР, одна девчонка утонула на переправе, когда мы на Памире были, и пятеро смыло лавиной на Тянь-Шане.

— Ох, — только и смогла вымолвить я. — И как же вы так живёте? Как вы ездите в экспедиции, зная, что можете в любой момент погибнуть⁈

— Да привыкли давно, — вздохнула Аннушка и раздражённо швырнула тряпку в ведро. — Надо смотреть на это философски, мать его за ногу!

А потом состоялось собрание. Все сидели за столом и молчали. Тяжелое это молчание давило. Наконец, зашел Бармалей. Следом за ним семенил Дон Педро с папочкой. Обратив тяжелый взгляд на нас, Бармалей начал говорить. Он говорил очень тихо, но каждое слово его падало на сердце раскалённой глыбой:

— Товарищи! Как вы знаете, две недели назад небольшой отряд наших сотрудников ушел в разведку на пятьдесят восьмой ключевой участок. Борисюк, Токарев, Лукьяничев, Горелова, Захаров, Уткин. Три дня назад вернулась Зоя Горелова, раненная, с разбитой головой. Она полностью потеряла память. А Борисюк, Токарев, Лукьяничев, Захаров и Уткин не вернулись. Мы сразу же направили туда поисково-спасательный отряд, — он кивнул на сидящих рядом мрачных мужиков, которые не поднимали взглядов от стола.

— Сегодня они вернулись. И принесли страшные вести, — хрипло сказал Бармалей, и голос его сорвался, но он откашлялся и, собравшись с силами, продолжил, — наши товарищи погибли.

По рядах прошелестел вздох. Нина Васильевна тихо заплакала, зажимая рот изо всех сил, чтобы не разрыдаться.

— Причем погибли они ужасной, насильственной смертью, — безжалостно продолжил Бамалей и голос его зазвенел сталью, — были зарублены топором, в спины! Наши коллеги нашли их тела и сделали снимки. Товарищи Борисюк, Токарев, Лукьяничев, Захаров погибли как герои, при исполнении задания нашей Родины!

Он встал:

— Товарищи! Предлагаю почтить их память минутой молчания.

Все начали подниматься, с шумом. Генка неуклюже опрокинул заварник, и чай полился по столу на землю. Мы молча стояли, а чай лился, с громким журчанием. И никто не посмел поднять этот чайник, чтобы не нарушить торжественную минуту последней памяти. Это журчание заварки придавало ситуации какой-то совершенно нелепый иррациональный вид.

Минута прошла и все сели. По толстым щекам Аннушки текли крупные слёзы. Нина Васильевна плакала вслух, не таясь. Мужики стояли понуро. Генка шмыгал носом (как оказалось потом, погибший Токарев был его двоюродным братом).

Внезапно Генка посмотрел на меня:

— А теперь пусть Горелова всё расскажет!

— Что? — удивилась я.

— Как так получилось? — не унимался Генка, — почему ты одна вернулась? Как они погибли?

— Я же рассказывала, что ничего не помню, — промямлила я, ёжась под его злым напором.

— Пока Горелова спасала свою жопу, наши ребята там умирали! — зло поддакнула Нина Васильевна.