— На минутку, буквально! Я оладьи напекла.
Дочь обреченно вздохнула — оладьи моя слабость.
— Разве что на минутку…
— Я Антонина, мама Виталика.
Теперь перекосило уже меня. Знакомство с родителями друга дочери — это как-то чрезмерно символично. Но я человек тренированный, перекосился внутри, лицом не дрогнул. Тем более — оладьи. За оладьи я готов претерпеть.
За небольшой прихожей оказалось полутемное пространство с цилиндрической печью-колонной посередине. Вдоль стен маленькие диванчики с журнальными столиками. Над каждым тусклый светильник, так что комната как бы разделяется на изолированные островки света, отгороженные сумраком. Окон то ли нет, то ли они наглухо зашторены.
— Это общий зал, — сказала Антонина, — дети живут в своих комнатах, а здесь собираются для общения.
Несколько подростков сидят на диванчиках, каждый в себе и своем смарте. Меня, Настю и друг друга тщательно игнорируют. Общаются, значит.
— Настенька, располагайся, Виталик сейчас спустится, а вы, Антон, проходите в столовую, я вас оладушками покормлю!
Я оставил дочь за веселой подростковой игрой «кто кого переигнорит» и прошел за женщиной дальше. В столовой оказалось по контрасту светло, но покрытые граффити на кладбищенскую тему стены сводили весь позитив на нет. Столы веселеньких расцветочек и яркие кружевные занавески выглядели на их фоне как цветы на поминальных венках.
— Я уже привыкла, — махнула рукой Антонина, — дети любят мрачные фантазии.
— Угу, — неопределенно сказал я, разглядывая нарисованный с большим талантом некрополь, где на плече потемневшей от времени надгробной статуи сидит неопрятный крупный ворон. Статуя изображает печальную юную деву с поникшей головой в белой, спадающей каменными складками на могильную плиту, хламиде. Лицо девы показалось мне знакомым.
— Присаживайтесь, попьем чай с оладушками! Муж на работе, а я тут по хозяйству.
— Большое хозяйство, — окинул я взглядом столовую, — на всю ораву готовите?
Пять столов, каждый на четыре человека.
— Ну что вы, дети сами, в основном, справляются, я только помогаю. Ну и вот оладушки…
Оладушки хороши. В меру поджаристые, масляные, воздушные. Правильные оладушки.
На второй стене крылатая смерть ведет за ручку маленькую девочку. Свет впереди вроде бы должен символизировать хороший конец этой истории, но брошенный позади игрушечный мишка слишком печален, а перо, зажатое в упрямом кулачке девочки, явно выдернуто из смертных крыл. Наверное, она дорого продала свое детство.
Забавненько.
На третьей стене уходит вдаль аллея темных узловатых голых деревьев. Перспектива передана мастерски, кажется, что по мощеной прямоугольным булыжником дорожке можно пойти, удаляясь от пластиковой ненатуральности интерьера столовой в мрачную реальность картины. Вот только я бы по ней не пошел — такая аллея наверняка ведет к какому-нибудь готическому кладбищу с покосившимися древними обелисками, и путешественника там не ждет ничего хорошего. На деревьях висят клочья паутины и сидят черные птицы.
ebooksa