— Ладно, мой верный конь, иди опять под седло.
Короткий отрезок трека кончился посреди тропы, где не было совершенно ничего интересного. Сойти с нее просто некуда, по обеим сторонам черная в лунном свете топь.
— И где они? — спросил я, опуская Лайсу на землю.
— Скорее всего, здесь они заметили, что у нее с собой смарт и выкинули его в болото. Возможно, как раз прошел звонок от брата, и они его услышали.
— И что дальше?
— Дорога тут одна.
— И ведет она?..
— В Могильники.
— Очаровательно. Лезь в седло. Ошеломим врага кавалерийской атакой.
Затянутые туманом снизу и освещенные луной сверху Могильники и сами по себе выглядели достаточно зловеще, но для пущего колориту в глубине массива могильных плит туман подсвечивался озерцом маленьких огоньков. Оттуда доносился тихий мерный речитатив не то молитвы, не то камлания.
Лайса покинула мою спину, и дальше мы тихо пошли рядом. Фонарик не включали, рассеянного туманом лунного света вполне хватало.
На массивном каменном надгробье стоят десятки зажженных свечей, создавая трепещущий ореол оранжевого тумана вокруг. В нем смутными черными силуэтами — дети. Их лиц не разглядеть, они молчат и не двигаются, слушают не по-детски внимательно.
—
— Что это за хер с горы? — прошептал я на ухо Лайсе, разглядывая оратора.
Высокий, худой, как из палок составленный, на голове как будто грязное мочало, лицо выглядит как посмертная маска строительного бульдозера, в глазах то ли отражаются свечи, то ли тараканы в его башке танцуют у костра.
— Маржак, — так же тихо ответила Лайса.
Точно, я же в клубе его видел. С этой… как ее… Сумерлой. По нему тогда нельзя было сказать, что он говорящий, а поди ж ты, как излагает!
—
— Отдаем Ему! — сказал кто-то из толпы.
— Отдаем Ему! — подхватили остальные, и двинулись вперед, окружая какую-то яму в земле.