— У девочки нет опасных травм, только несколько синяков и царапин. Она не подвергалась сексуальному насилию. Но она критически истощена, у нее переохлаждение и сильная гипогликемия. У нее нет диабета?
— Секунду, сейчас выясню… — сказал я, набивая вопрос Насте. Пусть у Виталика спросит.
«Нет, она здорова», — пришло буквально через минуту, и я сообщил врачу.
— Возможно, это последствия стресса или физических нагрузок на фоне общего истощения.
— Она в сознании?
— Да, но заторможена и слабо реагирует. Похоже, перенесла психотравму.
— Могу я ее увидеть?
— Да, но вряд ли вам удастся поговорить.
— Я все же попытаюсь, если вы не против.
На белой подушке почти такое же белое лицо. Глаза ввалились, губы тонкой бледной ниткой. В худую, как спичка, руку вставлена игла капельницы.
Я присел рядом, взял тонкую ладошку в руки — она холодная и влажная, пальцы еле заметно дрожат.
— Катя? Ты меня слышишь? Это Антон.
Глаза под веками дрогнули, рука чуть-чуть сжала мою.
— Если можешь, если хочешь, если есть силы — расскажи хоть что-нибудь.
Губы шевельнулись, я наклонился к ее лицу.
— Вы… мне… не верили…
— Прости. Ты была права, тут творится какое-то дерьмо, и его надо прекратить. Что с тобой случилось?
— То же… что и с остальными…
— Расскажи.
— Я… почти ничего не помню. Мы долго шли под землей…