— Ничего не хотите мне сказать, молодежь? — спросил я устало. — Вы ведь все что-то знаете, но молчите. А заканчивается это плохо.
Молчат. Отводят глаза, загородились от меня смартами. Только Клюся смотрит прямо и с вызовом.
Она догнала меня в коридоре, схватила за плечо.
— Антон! Я нужна вам.
— Мне?
— Вам. Тебе и Лайсе. Без меня вы не разберетесь. Вы чужие тут и ничего не знаете.
— Так расскажи.
— Нет. Вы просто не поймете. Вы смотрите снаружи.
— Иногда снаружи лучше видно. Вот, например, кто у вас на ударных на прошлогодних записях?
— На ударных… Но… — девушка задумалась.
— Вот именно, Клюся. Подумай — а все ли понимаешь ты?
Дома на меня насела невыспавшаяся дочь, но я ей сказал ровно столько, сколько и остальным — жива, более-менее цела, медицина справится, все будет хорошо. Кто виноват и что делать — покажет следствие. Полиция работает, доверяйте профессионалам.
— Здорово, пап, что ты ее спас.
— Мы. Мы спасли.
— Все равно здорово.
— Иди хоть немного поспи, дочь. Ночка выдалась та еще.
Когда я вышел из душа, в прихожую ввалилась серая от усталости Лайса. Ее платье превратилось в совершеннейшую тряпку, и, если бы не наброшенная сверху полицейская куртка не по размеру, ее можно было бы назвать голой. Перемазанные болотным илом по колено ноги обуты в веселенькие желтые резиновые сапожки с утятами, на голове сущий ужас, на лице потекший макияж и пятна грязи.
— Да, кикимора. Да, болотная, — сказала она с вызовом. — Я в душ и спать, все вопросы завтра.
— Только один момент, — сказал я, — девочку в больнице, мне кажется, надо…
— …Взять под охрану? Не учи меня моей работе. Я уже распорядилась.