Я со стоном поднялся и пошел, поняв, что иначе эта навязчивая галлюцинация от меня не отстанет.
На кухне был погашен свет, и я сначала решил, что Лайса угомонилась и ушла спать. Но нет — она сидела на полу, опершись спиной о буфет, в тонкой черной ночнушке на бретельках. В окне сияла полная луна, и в полосах этого света девушка раскачивалась и не то плакала, не то стонала, не то тихонько пела. Глаза ее были закрыты. Судя по полупустой бутылке коньяка рядом, вином барышня не ограничилась. Куда ей столько с таким-то весом?
— Пошли спатеньки, жертва ночного запоя, — вздохнул я и потянул ее с пола за руки.
Она повисла как тряпка, не прекращая что-то мычать. Пришлось подхватить подмышки, обнаружив, что под короткой ночнушкой ничего нет. Я все-таки удержался от соблазна проверить, действительно ли у нее татуировка там, где мне снилось, хотя это потребовало недюжинного этического усилия. Этим воспоминанием я буду гордиться, пока старческий склероз не разлучит нас. Поправил задравшуюся тряпочку и полупонес, полуповел Лайсу в спальню. Загруженная в кровать, она перестала мычать и вдруг пришла в себя. Или ей так показалось.
— О, ты опять здесь, — сказала она томно, — иди же ко мне… Я так ждала…
Она ухватила меня за шею, неожиданно сильно потянула к себе и впилась в мои губы жарким пьяным поцелуем. Ее дыханием можно было отправить в алкогольную кому двух-трех ирландцев или одного прапорщика.
— Но-но, барышня, — осторожно освободился от объятий я, — вот это точно лишнее. Давай я тебе лучше тазик принесу. Опыт подсказывает, что он вскоре пригодится.
— Зачем тебе жена? — спросила она вдруг.
— Э… — не нашелся, что ответить, я.
Слишком философский вопрос для этого времени суток.
— Зачем тебе его жена? — спросила она снова, окончательно поставив меня в тупик. — Пусть заберет ее и уедет. Разве так нельзя?
Так, кажется, меня принимают за кого-то другого. Забавненько.
— Я не хочу с ним так поступать, — сказала она очень жалобно. — Это подло…
И вот тут, как только мне стало по-настоящему интересно, ей действительно понадобился тазик, да так срочно, что я еле успел метнуться за ним в ванную.
Через примерно минут пятнадцать откровений желудка со всей сопутствующей этому занятию эстетикой Лайса наконец уснула.
— Боже, взрослые, — встретила меня в коридоре сонная дочь, — боюсь спросить, чем вы там так громко занимаетесь. Но если именно это называется «секс», то я лучше останусь девственницей, спасибо.
— Обычное алкогольное отравление. Иди спать.
— А вы не будете больше топить в унитазе бегемота, или чем вы там развлекались?
— Бегемоты кончились. Спокойной ночи.
Дочь фыркнула недовольно и удалилась. Я принес бутылку минералки и поставил возле Лайсиной кровати, чем проявил максимум доступного мне сейчас гуманизма. Утро у нее будет хмурым.