Мертвая женщина играет на скрипке

«Тут какие-то странные люди. Я боюсь».

«Иду. Дождись меня».

По новым правилам родителям в учебную зону вход воспрещен. Турникет, охрана, рамка — и только в административный коридор. К завучам и директору. К классам и детям — никак. Безопасность. Слишком много на голову больных стало, и почему-то тянет их именно в школы. Видимо, компенсируют моральные травмы детства. Так что я внутрь даже заходить не стал. Написал: «Пришел». Получил ответ: «Выхожу».

Огляделся. Чуть в сторонке стоят трое. Ничего особенного, непримечательные мужчины средних лет, неброско одетые, не бросаются в глаза. Я бы их не заметил, если бы не смотрел специально. Не похожи на родителей в ожидании ребенка — не там стоят, не так держатся. Но и не случайные прохожие, остановившиеся поболтать — стоят молча, контролируя выход. Когда Настя спустилась по лестнице и пошла в мою сторону, они синхронно двинулись за ней. И только увидев меня, резко остановились. Секунду постояли в растерянности, потом сделали вид, что просто гуляют, и быстро угуляли за угол.

Забавненько.

— Я увидела, что какой-то левый мужик разговаривает с завучихой, и она ему показывает на меня. Он так на меня посмотрел — бррр! А потом смотрю из окна — он с двумя другими у входа ждет. Извини, что сорвала тебя, но мне как-то не по себе стало.

— Все правильно сделала, молодец. И знаешь что… Не ходи пока гулять одна.

— Да я вообще никуда не пойду теперь! — нервно ответила дочь. — Пап, что творится вообще?

— Если бы я знал…

Пока шли домой, не мог избавиться от ощущения взгляда в спину. Несколько раз дилетантски оглядывался, но ничего, разумеется, не увидел. Чувствую себя персонажем сериала про шпионов. Дурацкое ощущение. Настя крепко держала меня за локоть, совершенно забыв про лелеемое подростковое дистанцирование. Напугали мне ребенка, сволочи.

Через час звонок в дверь. Я не сразу сообразил, что это за звук — не помню, когда последний раз приходил кто-то посторонний. Проповедники слова божьего, предвыборные агитаторы и торговцы херней давно переместились в сеть, а ходить в гости без предупреждения неприлично. На пыльном мониторчике видеоглазка нарисовались искаженные широкоугольным объективом лица одной женщины и двух мужчин. Женщина держала в руках планшет, больше ничего в низком разрешении старой камеры было не разобрать.

— Антон Эшерский? — спросила женщина, сверившись с планшетом.

— Да. Чему обязан?

— Ювенальный контроль. Мы можем войти?

— Нет.

Женщина, уже делающая шаг вперед, дернулась и чуть не упала, стоящий сзади мужчина придержал ее за локоть. Похоже, вопрос был риторический — в своем праве войти они не сомневались.

— Не поняла…

— Нет. Вы не можете войти, — сказал я спокойно.

— Вы не поняли? Мы — ювенальный контроль!

— У вас есть ордер? Кто из вас представитель полиции? Почему он не представился и не показал электронный бейдж?