— Ты покрасила волосы в апельсиновый. Удивляюсь, что на тебя пожарная сигнализация не срабатывает.
Гримаса, означающая «я ожидала, что цвет волос что-то изменит в моей жизни, но кругом все равно мрак, тлен и безысходность». С некоторых пор разнообразные гримасы — основная реакция на мои реплики, и я неплохо научился их понимать.
— Я понимаю, что тебе не хочется в школу. Прогуливай, когда совсем невтерпеж. Но давай договоримся — ты не будешь этим злоупотреблять, и ты будешь сидеть дома, а не шляться по улицам. Мне так спокойнее.
— Да что со мной может случиться?
— Тебе всё перечислить?
Гримаса, означающая «опять эти родительские глупости».
— Ладно…
— Я люблю тебя.
Обнимать не рискую. В лучшем случае раздраженно дернет плечом, отстраняясь. Тактильный контакт — только по ее инициативе.
— И я.
Любить подростков тяжело, но это почти единственное, что мы можем для них сделать.
***
— Мне нужна работа без командировок, Вит. От меня ушла жена, и мне не с кем оставлять ребенка.
— И сколько твоему?
— Моей. Шестнадцать. Сложный возраст.
— Шестнадцать? — Виталик удивленно уставился на меня поверх стакана. — Это сколько же тебе было, когда…
— Неважно, долгая история. Ты можешь меня кому-нибудь порекомендовать? Я опытный журналист, ты же знаешь.
— В этом-то и проблема, Антох, в этом-то и проблема…
— В чем?
— В опыте. Ты не в тренде, коллега. Той журналистики, в которой у тебя опыт, больше нет. Она сдохла, коллега, сдохла, как сучка! Мы по инерции пляшем вокруг трупа, монетизируя последние судороги, но она мертвая сучка. Да ты сам знаешь, чего я… — он поднялся со стула. — Я к стойке, за добавкой. Тебе взять?