– Смотри. – Сосновский толкнул меня локтем и указал влево.
То, что я увидел, заставило похолодеть. От моста не было видно, что на противоположной стороне, под высоким берегом, стояли грузовик и несколько мотоциклов. Я почему-то, несмотря на расстояние, сразу узнал технику, которую совсем недавно видел во дворе госпиталя. И через реку, осторожно гребя маленькими веслами, переплывали три резиновые лодки с бойцами в красноармейской форме. Часть из них осматривала низкий берег на нашей стороне, местами поросший камышом; стоя на одном колене, командир в бинокль смотрел в сторону моста, где кипел бой. Значит, немецкая группа прорвалась к мосту налегке, рассчитывая его легко захватить и уничтожить, а диверсионная группа, работавшая в тылу, должна подстраховать их. Серьезно все предусмотрели! И вот-вот у немцев все получится. Сейчас диверсанты переправятся на этот берег, в тыл обороняющихся, и через мост атакуют их. В кольце ребята продержатся не больше пятнадцати минут. А может, немцы просто будут отвлекать оборону моста, а диверсанты сейчас подберутся с тыла и рванут мост.
И опять мы с Сосновским без слов поняли друг друга. Решение было одно – помешать диверсантам взорвать мост. Мы еще могли успеть это сделать. Был момент, сознаюсь, когда внутренний голос шептал мне: «У тебя другое задание, ты не можешь ввязываться в этот бой и рисковать собой». Но здравый смысл возражал! Если мы сейчас не удержим мост, то немцы еще до вечера бросят сюда большие силы и вдоль реки атакуют наших, отрежут от основных сил и прорвутся в тылы армии. И не будет моста, и командование не сможет перебросить подкрепление, потому что на расстоянии почти пятидесяти километров нет ни одной переправы, ни одного моста, который мог бы выдержать бронетехнику. И в этом случае завтра встреча с бывшим абверовцем все равно не состоится. Здесь будут немцы. И его возьмут! Или он уйдет, будет прятаться. И тогда возможность контакта с ценным немцем будет потеряна, можно сказать, навсегда. Он может погибнуть, мы не сможем пробиться в тыл к гитлеровцам, чтобы попытаться найти его. Провалится из-за этого моста операция.
Мы спешили с Михаилом как могли. Кроме скорости передвижения, важно было не выдать себя. Несколько овражков и промоин помогли нам подобраться ближе к берегу. Но как мы ни спешили, диверсанты успели высадиться и отправить лодки назад, за другой группой. Сейчас на берегу прятались шестеро. Через пятнадцать минут их будет двенадцать человек, потом восемнадцать. И тогда нам с ними не справиться. Имея по автомату ППШ с тремя магазинами, по пистолету с тремя обоймами, не стоило рассчитывать на затяжной стрелковый бой. При бешеной скорострельности наших ППШ мы могли открыть ураганный огонь, мы могли рассчитывать на ни с чем не сравнимую огневую мощь, но лишь на короткое время. Если стрелять экономичными очередями, маневрировать, то можно продержаться минут пятнадцать. Оставался один-единственный шанс – перебить быстро и наверняка уже переправившихся диверсантов и не дать возможность переправиться остальным. Оборонять берег и ждать, когда подойдет помощь. А она будет обязательно, потому что Кожевников толковый командир и понимает стратегическое значение моста. А значит, он не просто сообщит командованию об угрозе, а добьется отправки помощи своим бойцам. В конце концов, именно в тыл обороняющегося полка Кожевникова прорвутся немцы, и из-за потерянного моста именно к его полку не успеет подойти помощь. Полк окажется в западне.
Гранат у нас с Михаилом не было. Подобравшись к диверсантам, засевшим в низинке на берегу, метров на пятьдесят, мы остановились. Двое сидели ближе к берегу, видимо ожидая возвращения лодок. Трое лежали в кустарнике справа, метрах в десяти. И еще дальше, стоя на одном колене с биноклем, находился их командир. Он наблюдал за боем у моста. Сосновский начал жестикулировать, пытаясь привлечь мое внимание. Я повернул к нему голову. Михаил знаками показал, что берет на себя тех, что у воды, и прикрывает берег от новой высадки диверсантов. Он был ближе к этой цели, и я согласился. Ближе, но Михаилу предстояло принять огонь на себя, отвлечь остальных, чтобы дать мне возможность перебить четверых врагов. И еще неплохо было бы хоть одного диверсанта взять живым.
Сосновский медленно и почти бесшумно стал отползать дальше влево. Я передвинул кобуру с пистолетом ближе к животу и снова взялся поудобнее за автомат, изготовившись к стрельбе. Мне надо было иметь в виду два варианта развития событий. Первый, когда стрелять придется по трем целям вместе прямо передо мной; второй, когда стрелять придется в командира, который стоял с биноклем правее. С теми двумя Сосновский справится сам. Не может не справиться. Я ждал, не поворачивая головы, рассчитывая только на свою реакцию и на то, как поведут себя «мои цели». Главное – выждать, чтобы начал Михаил.
Правильно говорят: как ни жди, как ни готовься к неожиданности, она все равно будет для тебя неожиданностью. Резко затрещал ППШ Михаила: одна очередь, вторая, третья длинная. В ответ ничего! Но тут же три «моих» диверсанта обернулись и бросились в разные стороны рассредоточиваться. Один сразу открыл огонь из автомата. Значит, Сосновский им показался, дал себя увидеть, отвлек на себя. И теперь все трое были передо мной как на ладони. И я сразу вскинул автомат к плечу и короткой очередью срезал того, который стрелял в Сосновского. Двое других обернулись ко мне. Я успел дать еще одну очередь, понял, что попал во второго, но мне тут же пришлось падать в кустарник и откатываться в сторону.
По кустам хлестнули автоматные очереди, пули сбивали ветки, несколько пуль ударились в землю возле меня, и это заставило меня откатиться еще дальше. Опытные ребята, они просчитывают мои действия, знают, как поведу себя во время перестрелки. Кто-то прокричал команду, но я не разобрал слов. Встав на одно колено за не очень толстым стволом дерева, я снова вскинул автомат и сделал это, как оказалось, вовремя: прямо на меня бежал мордатый диверсант в новенькой красноармейской форме без погон. Я тут же выстрелил, и он повалился в траву, теряя оружие. В ствол дерева рядом с моей головой ударились две пули, но я успел заметить, как третий диверсант, очевидно раненый, бросился к реке, но Сосновский тут же выстрелил. Враг упал без движения, и это заставило меня со злостью стиснуть зубы. Мы же перебили почти всех, а нужен живой, нужен язык, нужен источник информации!
Я бросился туда, где недавно был командир этой группы диверсантов, рискуя нарваться на пулю. Я петлял, падал, перекатывался, снова вскакивал, пытаясь действовать непредсказуемо. Несколько раз рядом просвистели пули, но все мимо. А потом я увидел его. Тонкие черты неприятного лица, тонкий нос с опущенным кончиком, горизонтальные плечи, а на них новенькие советские погоны с двумя звездочками. Я успел заорать ему: «Сдавайся!» И когда он поднял руку, то я сразу понял, что в его руке граната. И полетит она сейчас в меня. Хорошо, что диверсант не успел сделать замах. И этим он подарил мне пару секунд. И пока он замахивался, я с расстояния метров в двадцать выстрелил короткой очередью, пытаясь попасть ему в правое плечо.
Это был хороший выстрел, им можно было гордиться, мне можно было давать приз по стрельбе из ППШ на соревнованиях. Но на соревнованиях оценивается попадание в мишень, в конкретную часть мишени. Туда я и попал, да только моя «мишень» держала в руке гранату. И она вывалилась из раненой руки и упала куда-то назад, за спину диверсанта, а сам он, схватившись за раздробленное пулями плечо, упал на спину. Взрыв взметнул сизое облако сгоревших пороховых газов, грязную после дождя землю и ошметки травы с остатками кустарника. Взлетело еще что-то, как мне показалось, какое-то тряпье. Матерясь на чем свет стоит, я вскочил и подбежал к диверсанту. Самые худшие мои опасения сбылись. Он был мертв, да и как ему было остаться в живых, когда он упал затылком или шеей на гранату, и когда она взорвалась под ним, диверсанту снесло половину головы и почти оторвало правую руку. То, что взлетело в воздух, было обрывками его рукава гимнастерки, воротника и его офицерская, разорванная на части фуражка.
Я обернулся и посмотрел на реку. Сделал я это вовремя, потому что три лодки уже прошли почти половину пути к нашему берегу. В каждой по три человека: двое отчаянно гребли, а третий целился в нас с Сосновским. Я упал на землю буквально за секунду до того, как с лодок по нам открыли огонь. Злило то, что я не успел понять, где находился Михаил и все ли с ним в порядке. Но вскоре я услышал его сдавленный голос:
– Максим! Помоги!
Я пополз на голос и через минуту увидел Сосновского, который, продев ремень под мышки раненого диверсанта, тащил его в мою сторону подальше от берега. Ноги были наскоро перевязаны, но крови на бинтах было не очень много. Оставалась надежда, что человек не умрет в ближайшее время.
– Ну ты молодец, – обрадовался я, помогая втащить тело раненого в небольшую яму. – Их командир, сволочь, подорвался на собственной гранате. Не удалось взять.
– Держи этого, – с трудом переводя дыхание, выпалил Сосновский. – Лодки близко!
Михаил свалил на землю диверсанта, все еще находящегося в бессознательном состоянии, и снова бросился где ползком, а где на корточках вниз, к берегу. Я понял: там осталось оружие и, главное, патроны двух убитых диверсантов. Это даст возможность Сосновскому удержать переправу, не пустить врага на берег хоть какое-то время. И за это время на мосту уже поймут, что предпринимается попытка зайти врагам к ним в тыл, наше подразделение будет готово дать отпор фашистам с тыла. Я постарался как можно быстрее вытащить ремень из армейских штанов раненого и стянуть ему за спиной руки. Рядом валялись три автомата ППШ убитых мною врагов, и я смогу помочь огнем Сосновскому, который уже занял позицию на самом берегу.
Первая очередь из автомата Сосновского стегнула по воде и прошла чуть ближе и правее головной резиновой лодки. С трех лодок сразу открыли из автоматов ответный огонь по берегу. Но диверсанты еще не видели Сосновского, и их огонь был скорее устрашающим. Но вот вторая и третья очередь достигли цели. Согнулся пополам и рухнул в воду человек с автоматом на носу передней лодки, бросил весло второй. Сама лодка, получив пробоину, стала заворачивать и крениться на один борт. Две другие лодки стали расходиться в разные стороны, и оттуда усилился ответный огонь. Теперь Сосновскому пришлось туго. Пули били по кустам, по камням, взрывали землю вокруг него, и Михаил стал отползать, менять позицию, а две лодки все ближе подбирались к берегу.
Я прижал к плечу приклад ППШ. Короткая очередь, еще одна, потом еще. Я быстро скорректировал огонь, и еще две автоматные очереди стегнули по второй резиновой лодке. Двое в ней были убиты или тяжело ранены. Лодка потеряла управление и закрутилась на месте. Я сразу же перенес огонь на вторую, но тут же сам попал под сильный обстрел. Но теперь уже Сосновский, сменивший позиции, снова открыл огонь по врагу.
Лодки были уничтожены, никто из второй группы диверсантов до нашего берега не добрался. А на дороге у моста уже появились три грузовика, откуда прыгали на разбитый асфальт солдаты в зеленых фуражках. Пограничники из полка НКВД, догадался я. Громкое и дружное «ура» разнеслось над рекой, поднялись бойцы из окопов и блиндажа на другой стороне реки, и немцы побежали. Правда, далеко им уйти не удалось. Их уже оставалось не так много. Несколько человек совещались на мосту, пока бойцы собирали оружие и оказывали помощь раненым красноармейцам. Они смотрели в нашу сторону, а потом двое солдат, увидев, что мы тащим раненого пленника, побежали к нам на помощь.
– Товарищ капитан! Мороз! – увидев командира пограничников, позвал я. – Срочно позовите санинструктора. Этого человека надо привести в чувство хоть на время и допросить. А потом отправить его в особый отдел к лейтенанту Званцеву.