Целью нового федерального закона было также резко уменьшить выбросы угольной пыли в воздух. Вскоре были установлены строгие технологические стандарты, мало того, шахтерам каждые пять лет полагался бесплатный рентген легких. Рентгеновские исследования показали, что у четырех из десяти обследованных шахтеров имеется пневмокониоз в той или иной стадии. Через несколько лет после принятия этого закона заболеваемость снизилась почти на 90 процентов. Врачи и эксперты предсказывали самое скорое ее искоренение. Однако к 1995 году в ходе исследований был отмечен рост заболеваемости, и с каждым последующим годом этот показатель становился только выше. Тревожным фактом оказалось и то, что сама болезнь прогрессировала быстро, и угольную пыль обнаруживали теперь в легких все более молодых шахтеров. Экспертами были выдвинуты две теории: (1) рабочие смены удлинились, и потому в легкие стало попадать больше угольной пыли; (2) угольные компании постоянно пренебрегали требованиями безопасности, и концентрация угольной пыли в воздухе стала значительно выше.
В настоящее время на угольных разработках наблюдается самая настоящая эпидемия пневмокониоза. И единственно возможной причиной этого является более длительное пребывание рабочих в зонах выбросов, нежели предусмотрено законом. На протяжении десятилетий угольные компании сопротивлялись установленным стандартам и весьма в этом преуспели.
Закон не позволяет шахтеру нанять платного адвоката, а потому каждый шахтер, имеющий претензии к неправомерным действиям работодателей, должен лавировать и выплывать в этой системе самостоятельно. К тому же угольная индустрия давно выработала невероятную устойчивость к подобным претензиям, вне зависимости от доказательств, которые представляет в суде шахтер. Компании борются с предъявленными им исками с помощью опытных юристов, которые ловко манипулируют системой. У особо настойчивых шахтеров судебный процесс может затянуться лет на пять, если не больше.
Для Томаса Уилкокса эта тяжба затянулась на двенадцать лет. Он родился в 1925 году неподалеку от Брэйди, штат Виргиния, был участником войны, дважды ранен, награжден, а по возвращении домой женился и пошел работать на шахту. Он был человеком гордым, активным членом профсоюза, демократом по своим убеждениям и прекрасным мужем и отцом. В 1974 году у него диагностировали пневмокониоз, и он подал иск в суд. Он тяжело болел несколько лет, ослаб и почти утратил работоспособность. Рентген грудной клетки выявил у него осложненный пневмокониоз. Он проработал под землей 28 лет, никогда не курил. Изначально его иск был поддержан и признан судом, но угольная компания опротестовала сумму возмещения ущерба. В 1976 году в возрасте 51 года Томасу пришлось уйти с работы. Он продолжал тяжело болеть и вскоре уже круглосуточно находился на кислородной подушке. Семья лишилась каких-либо доходов, остатки денег уходили на лечение и самое скудное питание. Пришлось принять непростое решение, продать семейный дом и переехать жить к старшей дочери. А иск, поданный Томасом к угольной компании, замотали по инстанциям и в конце концов похоронили — это было делом рук ловких адвокатов, выступающих на стороне угольщиков. К этому времени он должен был бы получать около 300 долларов в месяц, плюс расходы на лечение.
К концу своих дней Томас походил на скелет, прикованный к инвалидному креслу и борющийся за каждый глоток воздуха. И вся семья молилась о том, чтоб конец его был не слишком мучителен. Он уже не мог говорить, жена и дочери кормили его с ложечки детским питанием. Благодаря щедрости друзей и соседей, а также неустанным заботам семьи, недостатка в кислороде он не испытывал. Он умер в 1986 году в возрасте 61 года и весил всего 104 фунта. Вскрытие выявило наличие неизлечимой формы осложненного пневмокониоза.
А через четыре месяца угольная компания отозвала свою апелляцию. И вот через двенадцать лет после подачи иска вдова получила кругленькую сумму денег, хотя пригодиться жертве болезни они уже не могли.
Примечание: Томас Уилкокс был моим отцом. Он был ветераном и героем войны, хотя никогда не рассказывал о своих подвигах. Он был сыном гор, любил их красоту, историю и здешний образ жизни. Он учил нас удить рыбу в чистых водах горных ручьев и рек, учил разбивать лагерь в пещерах и даже охотиться на оленей, но не ради забавы, а для пропитания. Он был активным, энергичным человеком, мало спал, любил читать на ночь. И мы наблюдали за тем, как болезнь постепенно пожирала его, как он сникал и слабел под ее натиском. Каждый шахтер боится заболеть черными легкими, но почему-то считает, что с ним этого не случится. Томас терял силы и энергию, и это его угнетало. Выполнять даже самые простые работы по хозяйству становилось все сложней. Он был вынужден оставить работу на шахте и сразу после этого впал в длительную и глубокую депрессию. Он худел и слабел с каждым днем, даже говорить ему становилось все труднее. Вся энергия у него уходила на то, чтобы дышать. В последние дни мы по очереди сидели у его кровати, читали ему вслух любимые книги. И часто видели слезы в его глазах.
Эти записи Саманта нашла в толстой папке с учебными материалами по семинарам, и, по всей очевидности, попали они туда недавно. Прежде Саманта их не видела. Она отложила папку в сторону, надела кроссовки и вышла прогуляться по улицам Брэйди. Было воскресенье, шел уже двенадцатый час ночи, и она не встретила ни единой живой души.
Глава 16
Мэтти уехала на суд в округе Карри, Аннет опаздывала, Барб тоже еще не появилась на работе, Клодель при ее неполной занятости по понедельникам раньше полудня никогда не появлялась. И Саманта была в конторе одна, когда дверь распахнулась и в центр ввалилась шумная компания — Памела Букер в сопровождении двух чумазых ребятишек. Она с трудом выдавила сквозь рыдания свое имя и взмолилась о помощи. Саманта провела их в конференц-зал и первые минут пять потратила на то, чтоб успокоить Памелу, убедить ее, что все будет в порядке, хотя понятия не имела, что за проблемы у этой женщины. Ребятишки уселись и сразу притихли, смотрели широко раскрытыми испуганными глазами. И еще они были голодны — так сказала Памела.
— Что-нибудь поесть у вас тут найдется? — спросила она.
Саманта метнулась на кухню, нашла несколько черствых печений, пачку соленых крекеров, пакетик чипсов. Взяла две бутылки диетической колы из запасов Барб и выставила все это на стол перед двумя ребятишками, которые стали хватать печенья и откусывать от них большие куски. Сквозь слезы Памела пробормотала слова благодарности, а затем принялась рассказывать. Слова ее лились бурным потоком, Саманта не успевала записывать. И не сводила глаз с ребятишек, которые жадно поглощали еду, пока мать излагала свою историю.
Жили они сейчас в машине. Родом были из маленького городка на границе с округом Хоппер, и, поскольку месяцем раньше потеряли дом, Памела стала искать юриста, который бы им помог. Никто не знал, где найти такого, но потом кто-то подсказал, что можно обратиться в Центр бесплатной юридической помощи в Брэйди. Вот они и приехали. Прежде у нее была работа на фабрике, где делали электролампы для сети мотелей. Не слишком хорошая работа, но зарплаты хватало на то, чтоб оплатить ренту и покупать продукты в бакалейной лавке. Места мужу на этом полотне не нашлось. Четыре месяца тому назад компания, о которой она сроду не слышала прежде, начала урезать ее зарплатные чеки, снимала с них примерно треть денег, и она не могла с этим ничего поделать. Она пожаловалась боссу, но тот лишь отмахнулся и посоветовал ей обратиться в суд. А потом стал грозиться, что уволит ее, и добавил, что ненавидит всех этих должников, потому как от них одни проблемы. Она принялась спорить с ним, и тогда он привел свои угрозы в действие. И вот теперь она безработная. Памела пошла к судье, все ему объяснила, сказала, что не может одновременно платить ренту и покупать еду, но тот не проникся к ней сочувствием. Просто сказал, что закон есть закон. Проблемой оказалось постановление суда по старой кредитной карте, о которой она не вспоминала лет десять. Очевидно, компания, некогда выдавшая ей эту карту, перепродала ее долг какому-то коллекторскому агентству, и то, даже не уведомив ее, начало списывать ее долг в свою пользу. Когда выяснилось, что оплатить ренту за трейлер нечем, хозяин этого самого трейлера, настоящая задница, вызвал шерифа, и семью вышвырнули на улицу. Несколько дней она прожила у двоюродного брата, но отношения не заладились, и она переехала к другу. Но они и там не прижились, и вот последние две недели она с двумя ребятишками живет в машине, где всего не хватает — бензина, воздуха, тормозной жидкости, и потому приборная доска светится, как новогодняя елка. Вчера она украла в универсаме несколько шоколадных батончиков и отдала их детям. А сама не ела вот уже два дня.
Саманта впитывала каждое ее слово и с трудом скрывала охватившие ее ужас и возмущение.
— Расскажите, как вы умудряетесь жить на колесах? Разве такое возможно? — И она принялась делать записи, не имея ни малейшего понятия о том, как можно распорядиться ими в суде.
Памела достала из поддельной дизайнерской сумочки пачку бумаг и выложила их на стол. Саманта стала читать постановление суда, а ее новая клиентка меж тем заявила, что у нее осталось всего два доллара и что она не знает, на что их лучше потратить — на бензин или на еду. После долгих уговоров она согласилась взять печенье, сжимала его в дрожащих пальцах. И тут Саманта поняла две важные вещи. Первое — что она является последней линией обороны для этой маленькой семьи. И второе — что уйдут они отсюда не скоро. Потому что им просто некуда идти.
Когда наконец появилась Барб, Саманта дала ей двадцать долларов и попросила быстренько сбегать и купить побольше хот-догов.
— У нас в конторе есть несколько баксов, — заметила Барб.
— Они нам еще пригодятся, — сказала Саманта.
Фиби Фэннинг до сих пор пряталась от мужа в мотеле, Центр оплатил ее пребывание там, и Саманта понимала, что Мэтти держит в резерве немного денег на всякий пожарный случай. Как только Барб ушла, Саманта посмотрела в окно на задний двор. Машина Памелы, если даже заправить ее под завязку бензином и прочими необходимыми жидкостями, выглядела плачевно и вряд ли смогла бы доехать до округа Хоппер. Это был старенький импортный автомобильчик, проехавший миллион миль, который теперь служил еще и домом.